ты, справа который, поставь свою свечку поближе.

Вы хоть сдохли давно, не забыли как водка выглядит?

А такую сейчас выпускают, что пальцы оближешь.

Сели и выпили, те в одну точку уставились.

Говорю, расскажите про всё: где вы были, что видели?

И каким, говорю, вы теперь подчиняетесь правилам?

Да получше ли там, на том свете, живётся с правителем?

А они отвечают: нормально, там водка дешёвая,

В пивняках не дерутся, блюют, тихо спят под столами

И вообще, говорят, там житьё – не твоё, бестолковое.

Что же здесь тебя держит? Вставай и пойдём вместе с нами!

Ну а я приложился к бутылке, допил и выбросил

Посидел, помолчал да и вышел курить на балкон,

Тут спеши – не спеши, всё равно ты у Смерти на выпасе.

Докурил и вернулся. Прогнал эту шушару вон…

Утро резало солнцем, пилило сквозь шторы занавес,

Я плевал в тишину и шипели плевки на солнце,

Глаза об осколки острых лучей поранились

И рассыпались брызгами белые дымные кольца.

Про бумажного змея

Я толкаю бумажного змея:

Упирается он, не взлетает

И не хочет быть ветром овеян,

Всё боится, что в небе растает.

Жизнь – игра, выбор – та же рулетка:

Ты увидишь вершины и скалы.

Или просто зависнешь на ветке,

Чтобы ветром тебя разорвало.

А быть может, и в жаркое пламя

Упадёшь из ручонок негодниц.

Ты конечно же выиграешь "камень",

Но вот вряд ли спасёшься от "ножниц".

Может статься, увидишь рассветы,

Что не видел доселе прекрасней.

В вышине побратаешься с ветром,

И он больше не будет опасным…

Не поддался он на уговоры,

Не взлетел высоко, к самым пикам,

Предпочёл познавать за забором

Мир по шуму и уличным крикам.

Не хотел он из кокона выпасть,

Ну так что ж, убеждать не умею.

И за пару рублей, чтобы выпить,

Я «толкаю» бумажного змея.

«Вены пустые мёрзнут…»

Вены пустые мёрзнут,

Крикнуть бы в них – не услышат.

По ним разгулялся воздух,

Стенки изгрызли мыши.

Пот высыхал, выступая,

Инеем мелкой соли.

И вот на руках не тает

Белое, снежное поле.

Кожу морозом коробит,

Холодом кожу морщит,

С бетона следы моей крови

Тряпкой сотрёт уборщик.

Пусть! Не твоей молитве

Меня поднимать из гроба.

Скажешь спасибо бритве.

Теперь мы свободны оба.

«Тоска намазалась зелёнкой…»

Тоска намазалась зелёнкой

И сразу стала ещё хуже.

Я чувствую себя ребёнком,

Который жалок и простужен.

И, сиротливо озираясь,

Иду через ветра и снег,

Через заборы и сараи

Навстречу северной луне.

Оставив прошлое в квартире,

Где сам собою был гоним,

Где, словно в розовом зефире,

Неслышно проплывали дни.

И не сказать, чтоб надоело,

А просто захотелось мне,

Уйдя, своё оставить тело

На белой северной луне.

Чтобы вот так совсем растаять,

Чтобы искали – не нашли,

И хорошо почистить память,

Воспоминанья забелив.

И вот, очищенным и белым

Взлететь, не чувствуя вины.

Взлететь, своё оставив тело

На теле северной луны.

«Слишком видимого фронта молодые ветераны…»

Слишком видимого фронта молодые ветераны

Натыкаются сердцами на стеклянные штыки,

Ну а после мелкой солью посыпают эти раны,

Чтобы болью упиваться, сжав ладони в кулаки.

Что вы делаете, дети? Что творите? Ведь и рано

Вам ещё ложится в землю, ведь не пожили ещё.

Сквозь наушники не слышат молодые ветераны

И в обёртку – оболочку каждый «воин» помещён.

Время лечит и уходит. Выстужает ветер раны.

Возноситься невозможно из-за низких потолков.

И стареют понемногу молодые ветераны,

Шрамы в сердце зарастают, но с осколками штыков.

«Нахрена мне чужая жизнь…»

Нахрена мне чужая жизнь,

И чужая судьба нахрена мне?

Тут ужо держись – не держись,

Всё конечно, как вниз, на камни.

Зачастую последний крик

Так прекрасен и так внезапен.

Кожа белая – лунный блик,

На ней сборник стихов-царапин.

Временами наш мир жесток,

А местами совсем непонятен

И, наверное, он – исток

Всех несчастий твоих, приятель.

Впрочем знаешь, что это ложь,

Ты хотя бы не ври себе.

И попробуй-ка, уничтожь

То, чем дань отдавал судьбе.

Значит нужно идти, в пути

Нам посветит с небес фонарик,

И по звёздному полю катить

Этот мир, разноцветный шарик.

«Ему не верил даже Бог…»

Ему не верил даже Бог,

А люди и подавно гнали,

Сказали: так себе пророк —

Не растопил на душах наледь.

Но там, где холод лютовал

И где от зноя воздух вязкий,

Он всем пророчества кричал,

До крови разрывая связки.

Но где-то на краю земли

Он вдруг пропал, пропал с концами.

Его в Дом Скорби упекли,

Где шприцы иглами мерцали.

Но тех усилий было мало,

Ему ночами снилось детство,

Хоть днём реальность заменяло

Успокоительное средство.

Он дико плакал и кричал,

И корчился, меняя позы,

Тем самым повод дав врачам

В дальнейшем увеличить дозу.

И вот затих… без жажды чуда

Он ждал, не плача, не скуля.

Он верил, что уйдёт отсюда,

Когда разрушится земля.

«А на море сегодня ветер…»

А на море сегодня ветер

Гонит волны, холодный и злой.

Я штришком этот день пометил

Только разницы никакой.

И сижу