как во сне, как в трансе,

В телефоне копаюсь порой.

Сорок пять рублей на балансе —

Набираю я номер свой.

Нет ответа, гудок короткий,

Раздосадованно молчу.

Осенило мозги находкой:

Я с собой говорить не хочу.

Ну и пусть, для себя, пожалуй,

Не нашлось бы сейчас и слов.

И уж коли вот так прижало,

Я той самой звонить готов…

Что однажды звала любимым,

Обещала, но не ждала,

Что лишь словом во мне разбила

Иллюзорные зеркала…

А на море тогда был ветер,

Рвался ввысь из последних сил.

Я потом для себя отметил,

Что в тот день никому не звонил.

«В полосатой больничной пижаме…»

В полосатой больничной пижаме

Я пятнадцатый день здесь торчу.

Я хотел в ней понравиться маме,

А понравился только врачу.

Вроде сердце в порядке и зубы,

Только печень легонько шалит.

Но не верят мои душегубы,

Говорят, что душа мне болит.

И, прибегнув в отчаяньи к силе,

Я пытался на волю успеть.

Укололи меня, уложили,

Попросили ещё потерпеть.

Санитар с подозрительно узким,

Усмехающимся зрачком,

На меня мерял модные блузки,

С очень длинным (до пят) рукавом.

Но вот ночью уйдут печали

И по тучкам пустившись вскачь,

Будет месяц зубами скалить,

Как мой добрый лечащий врач.

«Годы в мусорном ведре…»

Годы в мусорном ведре,

Годы мёрзнут на помойках.

Как в бессмысленной игре:

Что ни пьянка, то попойка.

Много крови, много песен

Много пел и танцевал.

Поцелуи, будто плесень.

Что ни яма, то провал.

Ледяные пальцы ветра

Лезут в тёплую кровать.

На последних километрах

Что не вырвано, сломать.

Наплевать на всё на свете

И, тараща в мир глаза,

Я, как буква на газете,:

Что не сказано, сказал.

«Я победил в тараканьих бегах…»

Я победил в тараканьих бегах,

Но эти награды меня не излечат,

У победителей есть только страх

Того, что на финише их покалечат.

А слава приходит только потом,

Но есть ли от славы толк,

Если осыплют лавровым листом

И подадут на стол?

«В этот вечер слишком жарко…»

В этот вечер слишком жарко,

Чтобы снова быть поэтом.

По пустым аллеям парка

Я гуляю до рассвета.

В этот вечер слишком жарко,

Солнца шар багрово-бурый.

Я бы даже стал Петраркой,

Лишь бы ты была Лаурой.

«Скоро всех лояльных судей…»

Неистовому Че

Скоро всех лояльных судей

В тюрьмах голодом уморят.

Кладбище разбитых судеб

Станет городом у моря.

Валуны на водной кромке

Слижет пенною волною

И огонь трескучий, ломкий,

Станет лёгкою золою.

Может быть ещё нескоро

Солнышко светить устанет,

Но свершатся приговоры

Человеческих созданий.

Стать бы вот царём Мидасом —

В золото портачить медь

И, моргая левым глазом,

На верёвочке висеть.

Ракушки

Паспорт как самоцель,

Стакан вчерашней воды.

В автобусе пахнет духами

И мытыми волосами,

И свежими огурцами,

Как пахнет везде, где находишься ты.

Сегодня ночью я шёл Домой

И рядом со мной шёл Ангел.

Его лицо освещалось белым

И саван, будто посыпан мелом.

Он подошёл и спросил несмело,

Не будет ли у меня закурить.

Ветер в твоей голове,

Месяц в твоей постели.

Свобода прилипла как мокрое платье,

Мне душно ломиться в чужие объятья.

Я тих, словно пульс на твоем запястье,

И болен словно рана на теле

Земли.

Притихший лес замёрз,

Он стоит твоих слёз.

И иней покрыл твои бледные губы,

Рызрыв-траву не находят трупы

Любить прекрасное было грубо.

И сколько так можно жить?

Я и мой друг Бродский

Телефонная трель звенит тревожно,

Ломает тело, подняться сложно,

Но это долго терпеть невозможно,

А тут и мигрень раскаленной занозой.

Голос в трубке холодный, железный.

«За вами придут! – предлагает лестно, —

Сопротивление бесполезно!»

О, боже мой, не звоните так поздно.

Трубка на рычаге повисла,

Сон улетучился, лезут мысли,

Вдруг окатило холодным смыслом:

Снова открыли охоту на автора.

Что приготовить? Ложку? Кружку?

И положить сухарей на сушку?

Опять придавил головой подушку…

Да, наплевать, подождут до завтра!

Утро вторгается незаконно,

Солнце промасленным лбом толоконным

Лезет в решётки рамы оконной

Только мне встать не хватает сил.

Сбросил тревожный сон – свобода,

Жизнь хороша, за окном погода,

Телефон молчит, отключён полгода,

Значит ночью никто не звонил.

Где-то за стенкой звенит будильник,

От света в углу прусаки смутились,

Выстрел взглядом в пустой холодильник —

Что ж, с едой можно повременить.

Нужно быть молодым и сильным,

Но от стихов, что внутри носились,

Веет холодом замогильным,

А надо как-то, на что-то жить.

Верить ли, презирать ли веру —

Эта проблема не номер первый,

И что там творится за атмосферой,

В общем, не каждому нужно знать.

Пару таблеток три раза в сутки,

Пиво, газеты, тупые шутки,

Да как посытнее набить желудки

И как бы подольше просуществовать.

Эти вопросы неотклонимы,

Тут не до лирики с пантомимой,

Как ни крути, а все цели – мимо.

И не хватает высоких слов.

Я не поэт, пусть другие «поэтят»,

Всё равно найдут,