С усердием ковырявшийся в носу Виташа саркастически хмыкнул,из чего его оголтелый приятель немедленно сделал вывод, что до скаута Виташерасти и расти.

— И мы должны… — тем не менее продолжил он. И запнулся.

— Должны что?

— Ничего, — огрызнулся Пашка. — Бескрылый тычеловек!

Препираться Виташа не стал, а спустя несколько минутсмиренно попросил у Пашки драгоценный окуляр.

— А гараж-то не закрыт, — заметил он после двухминут наблюдения.

— Какой гараж?

— Крайний. Ты разве не усек?

Пашка сплюнул от досады: лазейка во вражеское логово быланайдена — и найдена не им, а простаком Виташей. Но признать поражение кандидатв разведчики не захотел.

— Еще как усек! Я просто тебя проверял.

— Интересно, какая там машина? — Виташа дажедыхание затаил: полуразложившемуся ежу понятно, что трехмесячное мытье машиноставило в его душе неизгладимый след.

— Да какая разница!..

— Спорим, что джипяра? «Гранд Чероки»?

Еще бы не «Гранд Чероки»! Именно на это немудреное имяоткликалась голубая Виташина мечта.

— Фигушки, — поддел любителя внедорожниковПашка. — Никакой не «Гранд Чероки». «Фольк» занюханный, вот там что!

«Фольксвагены» Пашка терпеть не мог.

На пресловутой заправке его кидали трижды, и триждынеплательщиками оказывались владельцы «Фольксвагенов». Последний, подмигнувлоху Пашке габаритными огнями, умчался как раз в сторону кооператива «Селена».

— Аида проверим, — предложил Виташа.

И Пашка согласился. Глупо было не согласиться, когда щель вгаражных воротах так и предлагала пролезть в нее. Она манила таинственной,глухой чернотой, она набивалась в друзья, она обещала самое настоящееприключение. К приключению вела дорожка, выложенная черными, не правильной формы,плитами. Плит было ровно четырнадцать, не больше и не меньше; и на тринадцатойПашка дал себе слово, — если в гараже окажется ненавистный «фольк», всеего четыре ненавистные шины будут проткнуты.

…Но «фолька» в гараже не оказалось.

Не оказалось и джипа. Но зато…

Зато в нем оказалась яхта!

Самая настоящая яхта на самом настоящем стапеле! А стапель,снабженный тремя парами крошечных колес, стоял на рельсах; очевидно, рельсывели прямо к воде.

Хорошо заметные здесь в молочной полутьме, они терялисьснаружи — в густом разнотравье. Именно поэтому ни Паша, ни Виташа их незаметили — иначе мелкая склока из-за марки машины никогда бы не возникла.

Яхта откровенно скучала, да что там скучала — она сохла оттоски! Все ее грациозное, легкое тело было устремлено вперед, острый носзадрался вверх — в бессильной ярости. И только снасти чуть слышно иумиротворенно вибрировали: они умели ждать, они верили, что рано или поздновернутся в родную стихию.

— Супер! — выдохнул впечатлительный Виташа, разомпозабыв о джипе «Гранд Чероки».

— Я понял. Это не гараж, это эллинг.

Здесь везде — не гаражи, а эллинги.

— Эллинг? Что еще за эллинг?

— Место, где хранятся яхты. По типу самолетногоангара, — авторитетно пояснил Пашка. И Виташа посмотрел на него с плохо скрытымуважением: с таким же уважением сам Пашка посмотрел бы на Би-Пи, восстань он измогилы. — Может, того… Пощупаем?

— В смысле?..

— Залезем вовнутрь?

Виташа поежился и недоверчиво шмыгнул носом, но Пашка отнесэти робкие, недостойные скаута телодвижения к разнице температур: несмотря наизнемогающий от жары июльский день, в эллинге было достаточно прохладно.

— Ну, что?

— А если хозяин объявится?… — моментально дала о себезнать Виташина укушенная задница.

— Хвост поджал, да? Ладно, ты как хочешь, а я пошел.

И Пашка решительно двинулся к яхте.

Удивляясь этой своей, неожиданно возникшей решительности. Итакому же неожиданно возникшему жгучему интересу. Несмотря на близостьМартышкина к воде, его уроженец, Павел Кирста-Косырев, был абсолютно сухопутнымчеловеком. Стада катеров, лодок, шлюпок и прочих плавсредств, мирно пасущиеся вЗаливе, оставляли его равнодушным. Так же, как и залетные паруса залетныхрегат. Но эта яхта…

Эта яхта притягивала его, как магнитом.

В ней было что-то — что-то, что заставило Пашкино сердцеучащенно забиться.

Осторожно ступая (с пятки на носок, с пятки на носок, какучил великий Би-Пи), он приблизился к стапелю и перевел дыхание.

Яхта не обманула его ожиданий, нет, вблизи она оказалась ещеграциознее, но… Это была грациозность мертвого зверя. А прохлада, стольжеланная в июльскую жару, обернулась могильным холодом!

Чрево эллинга скрывало «летучего голландца», вот оно что!

Искусно вырезанный дракон на носу облупился, краска набортах пошла пузырями от сырости, и — в довершение ко всему — с яхты свешивалсякусок рваной прокопченной ткани. Назвать его парусом не поворачивался язык.

Воображение, расцветшее в спертом воздухе эллинга махровымцветом, тотчас же дорисовало склизкую палубу, развороченные внутренностиприборов, гнилые трапики — и Пашке моментально расхотелось исследовать яхту.Все было бы проще, не дыши ему в затылок чертов Виташа. Выказать слабость передсопливым, изнеженным, вечно ноющим трусишкой? Все, что угодно, только не это!

— Что это еще за ботва? — громко спросил подошедшийВиташа. И звуки его глупого, тугого, как барабан, голоса расставили все на своиместа: не боись, Павел Константинович, это лишь старое, заброшенное суденышко,только и всего!

— Ты о чем? — сразу же приободрился Пашка.

— Да о названии! Понапридумывают же!

Вот ведь черт! Увлекшись собственными страхами, Пашка как-тосовсем выпустил из виду, что «летучий голландец» имеет имя. Да какое!

«Такарабунэ».

Все десять букв сверкали начищенной медью, они, казалось,существовали отдельно от яхты. Все десять новехоньких ухоженных букв. Как будтокто-то (уж не отсутствующий ли хозяин?) сначала придумал имя, а уж потомприсобачил к нему все остальное, включая киль, снасти и даже облупленногодракона.

Имя — вот что было важно!

Странное, невиданное в окрестностях Мартышкина имя.

Оно сразу же понравилось Пашке — раскатистой серединой инеопределенным ласковым окончанием. Оно могло означать что угодно, и в этом«что угодно» была вся прелесть замысла. Во всяком случае — для никем непризнанного скаута-стажера Павла Кирста-Косырева.

Такарабунэ — птица? Такарабунэ — ветер? Такарабунэ — теплоетечение? Или наоборот — холодное?..