Яхты — настоящие яхты, временно оказавшиеся на берегу (а толькок таким Гурий был в состоянии подойти), откровенно издевались над ним:ничего-то ты не можешь, бедолага Гурий, ничего-то ты не знаешь о нас. И никогдане узнаешь. Ведь для того, чтобы познать женщину, нужно отправиться с ней впостель. А для того, чтобы познать яхту, нужно отправиться с ней в море. Аэтого Гурию не светило даже в самом радужном сне. Хотя нет, в снах-то он какраз и отрывался по полной программе: сны Гурия были наполнены фалами, лагами,бизанями и трогательными, как кутята, ласкающими руку шкотиками. Сны Гурия былинаполнены ветром и брызгами волн. Эти брызги, соленые и прекрасные, ласкалилицо Гурия, как голос неподражаемой Эдиты. В реальности же, подходя кнасмешливым недотрогам-яхтам, Гурий чувствовал себя импотентом. Не самое приятноечувство, что уж тут говорить. И никакого выхода.

Впрочем, выход все-таки нашелся.

Вернее, его нашел сам Гурий, приобретший по случаю книгу«Постройка моделей судов». В этой книге было все: рисунки, чертежи, расчеты. Носамое главное — в ней была надежда. Гурий запасся деревом и парусиной, прикупилнеобходимые инструменты — и через месяц первая яхта (масштаб 1:10) была готова.

Гурий назвал ее «Эдита».

Вторую, третью и все последующие — тоже.

Теперь в его пристройке насчитывалось ровно тринадцать яхт.Тринадцать «Эдит».

Разных по классу и оснастке, но с одной общей чертой: они неиздевались над Гурием, они любили его — ведь больше любить все равно былонекого. Их сухие кили и выточенные по всем правилам корабельной науки шверты [1] не знали иных прикосновений, кроме прикосновений рук Гурия. Ихзарифленные, пропитанные водостойким составом паруса не знали иныхприкосновений, кроме прикосновений губ Гурия.

К тому же Гурий позаботился о том, чтобы им был виден Залив.В широкое, всегда полуоткрытое окно.

А из рабочего кабинета Гурия Залив не просматривался.

Зато хорошо просматривалась улица, по которой шли сейчасдвое — взрослый мужик и пацаненок. Личность мужика была хорошо известна Гурию —Василий Васильевич Печенкин не раз фигурировал в его рапортах как зачинщикпьяных драк в кафе «Лето». Пацаненок же был не кем иным, как сыном ВасилияВасильевича, Виташей. Самым удивительным было то, что Печенкин вел сына не заухо, как обычно, а за руку. И вообще, между отцом и сыном наблюдалось завидноесогласие, более того, Печенкин-старший взирал на Печенкина-младшего суважением, если не сказать — с пиететом.

В ушах Гурия звучало «Вышла мадьярка на берег Дуная, бросилав воду цветок», а это означало, что участковый пребывает в самом благостномрасположении духа. «Интересно, уж не ко мне ли они направляются?» — ленивоподумал Гурий и тут же невольно улыбнулся такому нелепому предположению:Василий Васильевич лейтеху Ягодникова терпеть не мог, общался с участковымтолько в форс-мажорных обстоятельствах, а в мирное время переходил на другуюсторону улицы, стоило только Гурию оказаться в поле его зрения.

Теперь все было наоборот. Теперь отец и сын Печенкинынаправлялись прямо волку в пасть. Долго не раздумывая и никуда не сворачивая.

«Судя по всему — ко мне, — подумал Гурий уже не так лениво. —Судя по всему — форс-мажор!»

…Это действительно оказался форс-мажор, да еще какой!

— Родной милиции общий привет, — прогунделПеченкин, втискиваясь в кабинет. И без предисловий ткнул в сына указательнымпальцем:

— Он, прощелыга!

Яблочко от яблоньки недалеко падает, что и говорить!

— Думаю, это не ко мне, — сдержанно ответилГурий. — Думаю, это в детскую комнату милиции.

Сочувствия к малолетнему Печенкину у Гурия не было никакого.Он терпеть не мог деятелей типа Виташи: плюгашей-пакостников с соплями подносом и омерзительными мыслями под черепной коробкой. Такие, с позволениясказать, чада мучили домашних животных (от мыши до козы), писали на заборахсрамные слова и подозрительно часто вертелись около женского отделения бани.Вместо того чтобы, как и положено чадам, читать Майн Рида и Фенимора Купера.Или «Декамерон» Боккаччо на худой конец.

— Да обожди ты с детской комнатой, — невежливоперейдя на «ты», перебил участкового Печенкин-старший. — Это еще успеется.Мой-то прощелыга трупак нашел.

Так-то! Знай наших.

— Что нашел? — не понял Гурий. — Какой такойтрупак?

В — Настоящий. Смердячий. — От гордости за сына ВасилийВасильевич даже икнул. — Сидит себе в лодке и ни гугу!

— Да кто сидит?!

— Да трупак! Он бы там до белых мух просидел, если быне мой прощелыга.

Только теперь до лейтенанта Ягодникова стал доходить смыслтронной речи Печенкина-старшего: Печенкин-младший, находясь в свободномканикулярном полете и шастая где ни попадя, обнаружил какой-то труп.

— Утопленника, что ли? — на всякий случай уточнилГурий.

— В том-то все и дело, что нет! — ВасилийВасильевич торжествовал. — Утопленника — это мы проходили. Утопленникичто! Ты выше бери. Убиенного.

— Да с чего ты взял, что убиенного?

— Да у него ползатылка снесено! Я сам видел.

— И где же ты все это видел? — Верить известномумартышкинскому выпивохе Гурий не спешил.

— Где-где! В лодочном кооперативе.

«Селена».

Легендарный местный долгострой был хорошо известен Гурию.«Селена» затевалась году эдак в восемьдесят пятом, когда Гурий был чутьпостарше Печенкина-младшего. Места в кооперативе распределялись междуприкормленной питерской интеллигенцией из числа активных членов творческихсоюзов. Да и строительство шло по-интеллигентски — ни шатко ни валко. Ужепотом, когда отгремела перестройка и началась эпоха свободного рынка, его взялв свои руки энергичный молодой бизнесмен.

Бизнесмен отгрохал с десяток таунхаузов с эллингами для яхт,после чего благополучно грохнули его самого. Больше никто браться за кооперативне хотел, и он медленно ветшал и разрушался. До Гурия доходили слухи, чтонесколько домов в «Селене» обжиты, но соваться туда он не хотел. Там, где естьэллинги, есть и яхты.

Настоящие.

А с настоящими яхтами Гурий Ягодников покончил навсегда.

— Хорошо. Сейчас мы туда отправимся…

— Может, ты мне не веришь? — осенило Печенкина.

— На месте разберемся.

— Слышь, лейтенант… Ты тово, обязательно внеси, чтотрупак мой обормот обнаружил. Обязательно!

— Показания с вас и с вашего сына будут сняты в любомслучае. Надеюсь, вы ничего там не трогали, Василий Васильевич? — аккуратноперешел на официоз лейтенант.