И тут силы меня оставили. Раненый сполз по стене, и я вместес ним. Вцепившись Молчуну в ошейник, я отчаянно завопила: «Помогите!», а Молчунзавыл. Когда из квартир высыпали соседи, их ожидало дикое зрелище:окровавленный парень без сознания, я в столбняке, в грязи и чужой кровище и мойверный пес с пеной у пасти. Вызвали милицию, «Скорую»… Меня увезли вместе сраненым, впопыхах не разобрав, что я жива-здорова, сама я пребывала в шоке ивнятно объяснить, что произошло, не могла. Молчуна моя мама, прибежавшая накрики, заперла в квартире, а сама поехала с нами. Позднее выяснилось, что у«Скорой» в тот вечер был еще один пациент, тот самый стрелок, изрядно помятыйМолчуном. Вот в такой компании я и оказалась в больнице.

Милицейские чины пребывали в недоумении, потому что ничегообъяснить я так и не смогла, меня отправили в палату, не обнаружив, к радостимоей мамы, никаких увечий. Но тем не менее состояние мое, несмотря на этообстоятельство, было хуже некуда. Я таращила глаза и не могла произнести нислова. Однако к утру пришла в себя, и в палате появился молодой мужчина вштатском, представился и начал задавать вопросы. Когда все понемногупрояснилось, он выглядел не лучше, чем я накануне, — так его потрясло моеповедение. В милиции-то поначалу решили, что дело выглядело так: я пошла гулятьс собакой и, услышав выстрелы, из подъезда не выходила, а вот Молчун выскочитьуспел, раненый же добрался до подъезда сам, прихватив автомат. Мне бы следовалопридерживаться этой версии, но я оказалась не только глупой, но и правдивой, ирассказала, как все оно было, вызвав у молодого человека подозрение в моейнормальности.

К обеду я пришла в себя настолько, что было решено:надобность в моем пребывании в больнице отсутствует. И тут моя мама, которая,несмотря на возраст, тоже тяготела к романтизму, заявила, что я просто обязана навеститьспасенного мною мужчину, тем более что он находится в реанимации по соседству.И я пошла. В общем-то, в реанимации посещения запрещены, но для меня сделалиисключение.

Я вошла и увидела на постели парня лет двадцати семи сбескровным лицом, тонкими губами и тяжелым подбородком. Не испытывая никакихчувств, я приблизилась, постояла немного и, решив, что выполнила свой долг,собралась уходить. Он вдруг открыл глаза, посмотрел на меня, губы его дрогнули,он вроде бы улыбнулся и с трудом протянул мне руку. Я ее пожала, а онпрошептал:

— Привет.

После чего отключился.

Я поторопилась покинуть палату. В нескольких метрах от нее впохожей палате лежал вчерашний стрелок, возле двери дежурил мужчина в форме. Онсидел на стуле, листая журнал, а увидев меня, весело заметил:

— Ну ты даешь…

— Ага, — кивнула я и побрела к выходу, где меняждала мама.

Сутки я спала и еще двое мало реагировала на окружающуюдействительность, а потом начала проявлять к ней интерес. Первым деломвыяснилось, что стрелок скончался. Это здорово напугало и меня, и маму, мамудаже больше, коли в больнице парень оказался благодаря нашему Молчуну. Нопретензий нам никто не предъявил, более того, милиция встреч с нами не искала,а сосед Пашка Демьяненко, которому до всего было дело, трагическим шепотомповедал мне, что киллера «кокнули», и собачка здесь вовсе ни при чем.

— Кто его кокнул? — возмутилась я.

— Кто послал, тот и кокнул. Соображать надо.

— Его же охраняли, — не унималась я, припомнивдядьку с журналом.

— Не смеши, — хмыкнул он презрительно. —Охраняли… вот и доохранялись. Короче, парень скончался, и теперь концов ненайдешь.

— Каких концов? — перепугалась я.

— Ну, это так говорится…

Его слова мне ужас как не понравились и я хотела побыстреезабыть о происшедшем, однако, когда мама сказала: «Надо бы тебе его навестить»,я покорно побрела в больницу, хоть и не сразу поняла, о ком идет речь, и дажеспросила:

— Кого?

— Как кого? Этого молодого человека. В конце концов, тыему жизнь спасла и просто обязана…

Это было не очень понятно: раз я спасла ему жизнь, а не онмне, чем же я тогда обязана? Но с мамой я никогда не спорила, у нее своялогика.

Парня после двух операций успели перевести из реанимации впалату, возле которой расхаживали два неприятных молодых человека, которые,однако, без вопросов пропустили меня к больному. «Видно, Пашка не совсемдурак, — подумала я, — одного милиционеры прошляпили, теперь и этогосторожат».

Я постучала в дверь, вошла и увидела еще одно-. то молодца,который сидел на стуле, но, заметив меня, поднялся и, кивнув, покинул палату. Яперевела взгляд на спасенного. Выглядел он неважно, но смотрел весело.Улыбнулся и как в первый раз сказал:

— Привет.

Протянул руку, и я ее пожала, ответив:

— Привет. — И вдруг подумала, что не знаю, как егозовут. То есть мне говорили, конечно, да я не запомнила. Вроде бы бизнесмен ибогатый человек, хотя у Пашки была своя версия, не насчет богатства, а насчетбизнеса, но и он об этом говорил весьма туманно, так что я сразу заподозрила:ничего он толком не знает, а просто выдумывает.

Между тем парень смотрел на меня и улыбался, а я чувствоваласебя крайне неловко. Ну вот я пришла, и что дальше? Сказать мне ему нечего, даи вообще… Я определила цветы, которые принесла, в вазочку, а кисть винограда натарелку и собралась прощаться, но уйти сразу было как-то неловко, и я спросила:

— Как ваше здоровье?

— Нормально. Скоро выберусь отсюда.

— Замечательно, — промямлила я, — очень рада.

Он улыбнулся шире и вновь взял меня за руку, минуты дветаращился на меня, вгоняя в тоску, а потом заявил:

— Спасибо тебе.

— За что? — не придумала я ничего лучшего.

— Как за что? — засмеялся он. — Ты мне жизньспасла. Долг платежом красен.

— Ничего вы мне не должны, — ответила яиспуганно. — Я вообще не хотела… то есть все нечаянно получилось…

— Ты сядь, — кивнул он на стул рядом. —Расскажи о себе.

— Да мне уже пора, — заволновалась я. — Ятолько на минутку, узнать, как у вас дела. Я пойду, ладно?

— Тебя Полиной зовут? — спросил он, все еще держамою руку.

— Да.

— А меня Николай.

— Очень приятно.

— Мне тоже, — засмеялся он.

— Я пойду, мне в институт.

— Где учишься?