Словом, жизнь Мари-Анж была прекрасной во всех отношениях. Унее было именно такое детство, о котором мечтают многие. Она жила в старинномзамке, как маленькая принцесса, и при этом у нее были и свобода, и любовьблизких, и она чувствовала, что ее безмятежности ничто не угрожает. А когдамать наряжала ее в красивое платье, привезенное из Парижа, она выглядела какнастоящая принцесса, во всяком случае, так говорил ее отец. Однако когдаМари-Анж бегала босиком по полям и лесам в платьях, превратившихся после лазанияпо деревьям в лохмотья, он говорил, что она похожа на оборванку.

– Ну, малышка, какое озорство ты затеваешь сегодня? –спросил Робер, разыскав ее, чтобы позвать на ленч.

Софи была слишком стара, чтобы гоняться за ней, поэтомуФрансуаза обычно посылала за девочкой брата. К тому же Робер знал все еелюбимые тропки и укромные места.

– Никакого.

Она улыбнулась. Ее лицо было перемазано персиками, карманыбитком набиты персиковыми косточками. И Робер, и Мари-Анж – оба пошли вотца:высокие, светловолосые, красивые. Золотые кудряшки и голубые глазадействительно придавали облику Мари-Анж нечто ангельское. Из всей семьи толькоу Франсуазы были темные волосы и карие глаза, и Джон не раз сожалел о том, чтоу них нет еще одного ребенка, который походил бы на жену. Но Мари-Анж все-такиунаследовала кое-что и от матери: ее веселый, озорной нрав.

– Мама велела тебе идти домой завтракать, – сказалРобер, подгоняя сестру домой, как овечку, отбившуюся от стада. Роберу, конечно,не хотелось признаваться сестре в том, что он будет очень скучать по ней вПариже. Ведь его сестренка повсюду ходила за ним как тень, с тех пор какнаучилась ходить.

– Я не проголодалась, – ответила девочка.

– Еще бы, ты ведь все время ешь, – усмехнулся он. – Каку тебя еще живот не разболелся от такого количества персиков?

– Софи говорит, что они полезные.

– Ленч тебе тоже не повредит. Пошли, скоро вернетсяпапа. Тебе нужно еще умыться и обуться.

Он взял ее за руку, и она пошла за ним к дому, вернее, непошла, а поскакала, дурачась и бегая вокруг него, как щенок на поводке.

Увидев, на что похожа ее дочь, Франсуаза вздохнула.

– Мари-Анж, – сказала она по-французски (лишь Джонразговаривал с Мари-Анж по-английски, но девочка удивительно хорошо освоилаязык, хотя и говорила с акцентом), – утром ты надела новое платье, и посмотри,во что оно превратилось! В лохмотья!

Франсуаза округлила глаза от притворного ужаса. Она никогдапо-настоящему не сердилась на дочь – шалости девочки ее забавляли.

– Нет, мама, порвался только передник, – Мари-Анжвиновато улыбнулась, – а платье не порвалось.

– Что ж, и на том спасибо. А теперь пойди умойся иобуйся, Софи тебе поможет:

Из кухни вышла пожилая женщина в потертом черном платье ичистом фартуке и стала подниматься вслед за Мари-Анж по лестнице. Софи уже немогла подняться на верхний этаж так же легко, как раньше, но ради своей«малышки» готова была идти хоть на край света. За Робером она ухаживала ссамого его рождения, а когда через семь лет родилась Мари-Анж, для нее,одновременно и экономки, и няньки, это было счастливым сюрпризом. Софи любиласемью Хокинсов, как своих родных. У нее была дочь, но та жила в Нормандии, иони редко виделись. Софи, наверное, никогда бы в этом не призналась, но детиХокинсов стали ей гораздо ближе и дороже, чем родная дочь. Софи тоже горевала,что Робер вынужден будет ради учебы покинуть дом, но понимала, что для мальчикатак будет лучше, и надеялась, что они скоро увидятся, когда он приедет домой наканикулы.

Поначалу отец хотел, чтобы Робер учился в Штатах, ноФрансуазе эта мысль не понравилась, да и сын признался, что не хочет уезжать отних так далеко. Все члены семьи Хокинсов были очень привязаны друг к другу, ктому же у Робера здесь оставалось много друзей, и Париж казался ему краемсвета.

Когда Мари-Анж, умывшись и переодевшись, спустилась вниз,отец сидел за столом. Мать только что налила два бокала вина: побольше – длямужа, поменьше – для сына. Вино в доме подавалось к каждой еде, иногда иМари-Анж добавляли немного вина в стакан с водой. Джон очень легко и быстроперенял французский стиль жизни. С деловыми партнерами он общался нафранцузском языке, но с детьми говорил по-английски, чтобы они знали его роднойязык. Робер говорил на нем лучше, чем Мари-Анж.

За ленчем Джон с сыном разговаривали о делах, Франсуаза пересказываламестные новости, одновременно следя за тем, чтобы Мари-Анж ела аккуратно.Несмотря на то что девочке позволялось бегать по полям и лесам, ее воспитаниемзанимались серьезно, и у нее были очень хорошие манеры – конечно, когда она оних не забывала.

– А ты, малышка, чем занималась сегодня? – спросилотец, взъерошивая рукой ее волосы.

Франсуаза налила мужу крепкий черный кофе.

– Папа, она обчищала твой сад, – со смехом ответил засестру Робер.

Мари-Анж посмотрела сначала на отца, потом на брата.

– Робер говорит, что у меня заболит живот от персиков,а он вовсе не болит, – гордо сообщила девочка и добавила тоном королевы,сообщающей подданным о планах своих визитов: – Позже я собираюсь побывать наферме.

Абсолютно все, с кем Мари-Анж доводилось общаться, считалиее очаровательной, ей же, в свою очередь, еще не приходилось иметь дело слюдьми, которые бы ей не нравились. Особенно ее любил брат. Видимо, большаяразница в возрасте способствовала их хорошим отношениям и не развила у негочувство ревности.

– Ты знаешь, что тебе скоро в школу? – напомнил отец. –Каникулы кончаются.

Мари-Анж нахмурилась. Приближение учебного года означало,что брат скоро уедет. Хотя Робер с радостью ожидал начала студенческой жизни встолице, и он, и родители сознавали, что разлуку с сестрой он будет тяжелопереживать.

Родители сняли Роберу небольшую квартирку на левом берегуСены. Перед началом занятий Франсуаза сама собиралась отправиться в Париж,чтобы помочь сыну устроиться на новом месте. Она уже отправила туда некоторуюмебель и сундуки с вещами.

В день отъезда брата Мари-Анж встала с рассветом и убежала всад. Там Робер ее и обнаружил.

– Разве ты не собираешься позавтракать со мнойпередотъездом?

Сестра хмуро посмотрела на него и молча замотала головой. Поее покрасневшим глазам было легко догадаться, что она плакала.

– Я не хочу.

– Мари-Анж, не можешь же ты просидеть тут целый день,пойдем со мной, выпьем вместе кофе с молоком.

Ей не разрешалось пить кофе, но брат иногда давал ейглотнуть из своей чашки. Больше всего ей нравилось делать «гусики», макаякусочки сахара в егокофе, пока они не намокнут. После этого Мари-Анж быстро,чтобы никто не увидел, клала их в рот, и на ее личике появлялось выражениеблаженства.