Ее глаза снова наполнились слезами. Робер взял сестру за рукуи мягко потянул в сторону дома.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – пробурчала Мари-Анж.

– Я уезжаю ненадолго, скоро праздник – День всехсвятых, и я приеду домой.

В расписании занятий, которое Роберу прислали из Сорбонны,это были первые небольшие каникулы, но два месяца, отделяющие их от началаучебного года, казались его младшей сестре чуть ли не вечностью.

– Мари-Анж, ты даже не успеешь по мне соскучиться, стобой остаются мама, папа и Софи, школьные друзья тоже никуда не денутся, тебебудет с кем играть.

– Зачем тебе вообще ехать в эту дурацкую Сорбонну? –снова захныкала девочка.

Она стала тереть глаза руками, размазывая грязь по щекам, иРобер невольно улыбнулся. С чумазым личиком Мари-Анж походила на уличногосорванца. «Какая же все-таки Мари-Анж милая, – подумал он. – Ее так все любят,так балуют, она действительно всеобщая любимица».

– Мари-Анж, я должен получить образование, чтобыпомогать папе. Когда-нибудь ты вырастешь и тоже уедешь в Сорбонну, если,конечно, не собираешься всю жизнь только и делать, что лазать по деревьям.Кажется, ты бы не отказалась.

Девочка улыбнулась сквозь слезы и села за стол рядом сбратом.

Франсуаза вышла к завтраку в элегантном темно-синем костюме,купленном в прошлом году в Париже. Джон был в серых слаксах, блейзере и темно-синемгалстуке от Эрме, который, ему купила Франсуаза. Они составляли на редкостькрасивую пару. В свои тридцать восемь Франсуаза с ее девичьей фигуркой и милымлицом, почти не тронутым морщинами, выглядела лет на десять моложе. Джонуказалось, что она совсем не изменилась с тех пор, как они познакомились. Да ион оставался все таким же привлекательным блондином, как в ту ночь, когдаприземлился на дерево неподалеку от дома ее родителей.

Франсуаза повернулась к дочери:

– Пообещай, что будешь слушаться Софи, пока мы будем вотъезде.

Робер тайком передал сестре кусочек сахара, пропитанныйкофе, она быстро сунула его в рот и с благодарностью посмотрела на него.

– Не убегай далеко, помни, что Софи не может за тобой гоняться.– Через два дня у Мари-Анж начинались занятия в школе. – Мы с папой вернемся ввыходные.

Но без Робера. Ей это казалось трагедией.

– Я буду тебе звонить из Парижа, – пообещал Робер.

– Каждый день?

Она посмотрела на брата широко раскрытыми голубыми глазами,так похожими на глаза отца.

– Так часто, как только смогу, я же буду ходить назанятия.

Он обнял сестру, поцеловал в обе щеки и вместе с родителямипошел к машине. Каждый нес в руке по небольшому чемоданчику. Перед тем какзакрыть дверь, Робер сунул в руку Мари-Анж маленький сверток:

– Это тебе.

Машина тронулась с места. Мари-Анж и Софи стояли рядом,махали вслед машине и обе плакали. Позже, вернувшись в кухню, Мари-Анжразвернула крошечный сверток и увидела маленький золотой медальон с фотографиейРобера. На снимке, сделанном в прошлое Рождество, Робер улыбался. В другуюполовинку медальона была вставлена фотография их родителей, сделанная в тот жедень. Софи помогла девочке надеть медальон на шею и застегнула тонкую золотуюцепочку.

– Очень милый подарок. Робер молодец, – сказала Софи,вытирая глаза платком.

Она принялась убирать со стола, а Мари-Анж пошлаполюбоваться на себя в зеркало. Медальон был красивый, но глядя на маленькиефотографии брата и родителей, Мари-Анж почувствовала себя одинокой. Мама передотъездом поцеловала ее, папа обнял, взъерошил волосы и пообещал, что в субботу,вернувшись из Парижа, они заедут за ней в школу. Замок без родителей и братаказался пустым. Бродя по дому, она зашла в комнату Робера и присела на егокровать. Через час там ее и нашла Софи. Когда экономка заглянула в комнату,Мари-Анж сидела на кровати с потерянным видом.

– Хочешь пойти со мной на ферму? – спросила Софи. – Мненужно купить яиц, и я обещала принести мадам Фурнье бисквиты.

Мари-Анж только грустно покачала – головой. Сегодня ее непривлекала даже ферма – она уже скучала по брату. Без Робера зима в Мармутонеобещала быть долгой и скучной.

Софи очень не хотелось оставлять девочку одну, но ейнеобходимо было сходить на ферму.

– Мари-Анж, я скоро вернусь. Обещай не уходить из сада,я не могу искать тебя в лесу. Обещаешь?

– Да, Софи, – покорно пообещала девочка.

Мари-Анж не хотелось никуда идти, но как только Софи ушла,она вышла во двор. Там ей тоже было скучно, и она решила сходить во фруктовыйсад, чтобы набрать яблок. Она знала, что если соберет в подол передникадостаточно, то Софи сможет испечь яблочный пирог.

Но Софи, вернувшись из деревни, была тоже сама не своя. Онасварила для Мари-Анж ее любимый суп, но девочка едва притронулась к еде. Уобеих было подавленное настроение. Вскоре Мари-Анж снова пошла в сад, но вместотого, чтобы играть, просто легла в высокую траву и стала смотреть в небо, думаяо брате. В это время дня она обычно так и делала. Девочка заметила, что в ихвнутреннем дворе появилась полицейская машина, но и это ее не заинтересовало.Местные жандармы иногда заезжали к ее родителям поздороваться, проверить, всели в порядке, а Софи поила их чаем. Мари-Анж подумала: «Интересно, они знают,что папа с мамой в Париже?»

Позже, когда Мари-Анж вошла в кухню, полицейский сидел там сСофи, которая почему-то плакала. Сначала Мари-Анж решила, что Софи, рассказываяему о том, что Робер уехал в Париж, расплакалась. Думая об этом, девочкадотронулась до подаренного Робером медальона. Она не снимала его весь день ихотела проверить, не потеряла ли его в саду. Когда она вошла, полицейский иСофи разом замолчали. Пожилая экономка посмотрела на Мари-Анж с тоской вовзгляде, и девочка вдруг поняла, – что-то случилось и дело вовсе не в отъездеРобера. Может, с дочерью Софи случилось несчастье? Но взрослые по-прежнемумолчали, глядя на нее, и от необъяснимого страха у нее по спине пробежалхолодок.

Молчание затянулось. Софи посмотрела .на жандарма, потом надевочку и, протянув к ней руки, сказала:

– Иди ко мне, дорогая, присядь. – Она похлопала себя поколеням, приглашая Мари-Анж сесть. Девочка немного удивилась: она давно вырослаиз того возраста, когда забираются на колени ко взрослым, но все же подошла исела. Софи обняла ее своими худыми руками. Старая женщина не находила в себесил рассказать девочке о том, что случилось, и жандарм понял, что это долженсделать он.

– Мари-Анж... – начал он скорбно.

Мари-Анж почувствовала, что Софи дрожит, и ейвдругзахотелось заткнуть уши и убежать. Что бы нисобирался сказать жандарм, она нежелала его слушать, но заставить его замолчать она не могла.