— Минуточку, — сказал Селби и бросил в трубку: — Хэлло…

Голос Рекса Брэндона звучал напряженно:

— Дуг, бросай все дела и немедленно двигай в «Мэдисон». Водном из номеров нашли покойника.

— Что случилось? — спросил Селби. — Убийство, самоубийствоили естественная смерть?

— Пока неизвестно. Мне сказали, что это пастор… Думаю, тот,который вчера спускался с нами в лифте.

— Где ты сейчас? — поинтересовался Селби.

— В здании городского управления, нужно прихватить шефаполиции. Мы будем в отеле чуть раньше тебя. Номер триста двадцать первый.Поднимайся сразу туда, там и встретимся.

— О’кей, Рекс, — сказал Селби, повесил трубку и повернулся ксвоим заместителям. — Действуйте, ребята. На вас лежит вся текущая работа нашейконторы.

Схватив шляпу, Селби промчался по отделанному мраморомкоридору здания суда, перепрыгивая через две ступеньки, спустился по параднойлестнице, подбежал к автомобилю и тотчас же рванул к гостинице. Подъехав к«Мэдисону», он обратил внимание, что Брэндон уже прибыл. Машина шерифа,оборудованная мигалкой и сиреной, стояла в запрещенной для парковки зоне усамого входа в отель. Вдобавок была перекрыта и часть улицы: рабочиеустанавливали ажурные осветительные столбы, на которые недавно выложила деньгигородская казна. В результате Селби оказался в такой дорожной пробке, что емупришлось потратить почти десять минут, чтобы выбраться из нее, найти место дляпарковки и вернуться к гостинице.

Джордж Кашинг, хозяин отеля, которому, кстати, Селби былобязан тем, что тот предоставил номер для штаба выборной кампании, подошел кпрокурору с приятной улыбкой на лице. Кашингу едва перевалило за пятьдесят, онпытался держаться с утонченностью преуспевающего представителя высшего света изкрупного города. На нем был тщательно отутюженный темно-синий костюм из тонкойшерстяной ткани, сшитый хорошим портным. Покрой и стиль, правда, былирассчитаны на человека лет на двадцать моложе. Под тусклыми, выцветшими глазамиКашинга заметно обозначились мешки. Кожа выглядела так, как будто ее никогда необжигал холодный ветер и не ласкали яркие солнечные лучи. Однако взгляд этихтусклых, выцветших глаз мог быть холоден и напорист. Десять лет в гостиничномбизнесе приучили Кашинга не уступать в своих требованиях.

— Послушай, Дуг, — начал Кашинг, — он умер своей смертью.Понимаешь? Это не самоубийство. Конечно, он принял снотворное, но это абсолютноне связано с печальным концом.

— Как его зовут? — спросил окружной прокурор.

— Преподобный Чарльз Брауер. Он прибыл из Миллбэнка вНеваде. Я не хочу, чтобы это оказалось самоубийством. Такой поворот событийпридаст печальную известность отелю.

Шагая к лифту, Селби еще надеялся, что у Кашинга хватиттакта по крайней мере воздержаться от упоминания о своем вкладе в избирательнуюкампанию, однако когда открылась дверь кабинки, тот коснулся своими пухлымипальцами с тщательно ухоженными ногтями рукава прокурора:

— Ты же знаешь, что я сделал все для вашего успеха во времявыборов, и мне бы хотелось, чтобы вы тоже иногда шли мне навстречу.

Селби кивнул в ответ.

— Номер триста двадцать первый, — сказал Кашинг и помахаллифтеру, разрешая закрыть дверь.

На третьем этаже Селби без труда нашел триста двадцатьпервый номер. Он постучал в дверь, из-за которой раздался голос Брэндона:

— Дуг, это ты?

— Да.

— Проходи через триста двадцать третий. Дверь открыта.

Селби вошел в соседний номер. Это было типичное гостиничноепомещение. Дверь, ведущая в триста двадцать первый номер, была широко распахнута,длинная металлическая полоса под ручкой, прикрывающая замок, сорвана.

— Входи, Дуг, — позвал Брэндон.

Селби прошел в номер. Маленький пастор покоился на кровати,на его уже похолодевшем лице было странно задумчивое выражение. Глаза закрыты,челюсть слегка отвисла, и, как это ни удивительно, после смерти в нем былобольше достоинства, чем при жизни. Дверь оказалась закрытой и припертой стуломтак, что его спинка не давала ручке повернуться.

Отто Ларкин, начальник полиции и обладатель густого баса,торопливо приветствовал окружного прокурора.

— Ничего не тронуто, все в том же виде, как было тогда,когда его обнаружили, — заверил он. — Постоялец попросил разбудить его вдесять. Телефонист на коммутаторе неоднократно пытался дозвониться, но ответа неполучил. Коридорный безуспешно стучал в дверь. Парень попытался ее открыть, ноубедился, что дверь чем-то приперта изнутри. Тогда он посмотрел через фрамугу иувидел, что гость лежит на кровати. Коридорный его окликнул два или три раза —безуспешно. Ухитрившись просунуть голову внутрь, парень заметил, что дверьподперта стулом. Был извещен Кашинг, который и распорядился проникнуть сюдачерез триста двадцать третий номер. На соединяющих номера дверях запоры с обеихсторон, отсюда и следы взлома.

Послушайте, что я скажу, Селби. Я друг Сэма Роупера иподдерживал его в избирательной кампании. Вам это известно. Вы не можете меняосуждать — я работал с ним бок о бок четыре года. Но теперь, когда вы, ребята,заняли контору, я хочу работать в одной упряжке с вами. Это наше первое дело, имне бы не хотелось, чтобы злопамятность вносила дисгармонию в наши отношения. Ясобирался навестить вас обоих, но пока не имел возможности. Нам есть о чемпотолковать.

— Хорошо, — ответил Селби, — мы обсудим все в подходящеевремя и в подходящем месте. А что это за листок в пишущей машинке? Предсмертнаязаписка?

— Нет, — сказал Брэндон, — всего-навсего письмо к жене,очень трогательное. Почитай.

Селби приблизился к столу. Из каретки портативной машинкиторчал листок бумаги со штампом отеля. Листок почти до конца был заполнентекстом.

Селби наклонился над пишущей машинкой и начал читать:

«Моя драгоценная супруга, вот уже несколько дней, как янахожусь в Мэдисон-Сити, но пока не могу похвастаться успехами. Мне придется задержатьсяеще на неделю, а может быть, и дольше. Погода все время великолепная. Теплое,ласковое солнышко сияет с темно-голубого неба. Стоят безветренные дни ипрохладные ночи. Здесь тепло, но не жарко. Утром в день прибытия был легкийтуман, но вскоре он рассеялся.

У меня для тебя есть сюрприз. Если мне удастся встретитьнужных людей, наши финансовые проблемы будут решены раз и навсегда. Если тыдумаешь, что эти люди не захотят меня выслушать, то глубоко заблуждаешься. Онидолжны будут прислушаться, ведь я родился не вчера, как ты знаешь.

В поезде мне не спалось, пришлось принять снотворное, но ононе очень помогло. Сегодня я принял двойную дозу. Думаю, что сумею выспаться. Посовести говоря, я и сейчас почти сплю.