холуй?! – брызнул слюной окончательно слетевший с тормозов браконьер. – Да ты знаешь, кто я?! Да ты мне этого лося ещё сам разделаешь и в зубах за мной потащишь, понял?!

“Если он и правда большая шишка – непонятно, как умудрился подняться с такими манерами”, – подумал про себя Илья, а вслух процедил:

– Язык прикуси и убери ствол, придурок. Не усугубляй, и так мало не покажется.

“Большой начальник”, видно, привык, чтобы люди, которых он считал ниже себя, терпели его нападки молча. А может, действительно был под кайфом и окончательно утратил адекватность реакций. Но, так или иначе, ответ Ильи стал для него последней каплей.

– Чё сказал?! – чуть не фальцетом взвизгнул браконьер и неожиданно резво рванулся вперёд, направляя карабин на Илью. Зачем он решил подойти ещё ближе, так и осталось загадкой. Быть может, хотел уткнуть ствол в лицо егерю и продолжить разговор в такой позиции. А может, просто не отдавал себе отчёта в том, что и зачем он делает.

– А ну бросай оружие!!! – раздался крик со стороны опушки. Из кустов вырвался Митька, и его двустволка смотрела на браконьера.

Вот только стрелять студент был, похоже, не готов. Во всяком случае пока. Не задумывался о том, как это – убить человека. Браконьер тоже не задумывался. Но не над этим. Он просто перевёл ствол винтовки на новую цель и нажал на спуск.

Выстрел ударил егеря по ушам как кувалдой. Оглушил, хоть на самом деле и не был таким громким. В голове вспыхнула одна мысль: “Только бы мимо!”

Тело сработало само. Ноги переступили, разрывая дистанцию, руки вскинули карабин, палец утопил спуск. Так же, как много раз делал на стрельбище, доводя до автоматизма стрелковую стойку, работу рук, прицеливание навскидку. Так же, как когда-то давно, в армии. Когда остановленные в таджикских горах подозрительные типы оказались басмачами. Карабин рявкнул, пуля ударила браконьера в левую сторону груди.

Охранник не ожидал, что начальник полезет чуть ли не в клинч. Дёрнулся к нему, но оттолкнуть не успел. Оступившись на скрытой под снегом кочке, телохранитель неловко взмахнул рукой, стараясь удержать равновесие. Другой рукой он рванул из-под куртки пистолет. Но пока пытался поймать противника на мушку, Илья повёл стволом и выстрелил ещё дважды.

Егерь не стал делать поправку на то, что на противнике мог оказаться бронежилет. С такого расстояния никакой “скрытник” не выдержит оболочечную пулю калибра семь шестьдесят два. А полноценный броник был бы виден под расстёгнутой курткой. Впрочем, не помог бы и он. Когда охранник, хрипя, завалился на снег, стало видно, что вторая пуля угодила ему под горло.

Сердце Ильи бешено колотилось, разгоняя по жилам кровь, щедро разбавленную адреналином. Егерь опустил карабин и обернулся. Брат лежал навзничь. Снег вокруг него стремительно набухал алым.

“Артерия или аорта…” – мелькнула отчаянная мысль.

– Митька!!! – Илья сам не узнал своего голоса. Он рванулся к брату, но тут за спиной хлопнул выстрел. Пуля ударила в спину, и внутри будто бомба разорвалась. Колени егеря подкосились, и снег принял пятое тело в холодные мягкие объятия.

Декстрокардия – редкая аномалия, когда сердце находится не слева, а справа. Именно из-за неё пуля егеря не уложила браконьера с карабином наповал. Вот только узнать об этом Илья уже не успел. Красная пелена заволокла взгляд, а потом свет погас.

***

Тьма… Ни света, ни звука… Мягкая чёрная вата, обволакивающая со всех сторон…

Илья не чувствовал ничего. Ни боли, ни тепла или холода. Ни даже собственного тела. Не мог издать ни звука.

"Я мыслю, значит, существую. Только вот где?"

Егерю вспомнился здоровенный жук-плавунец, пойманный и засушенный им когда-то в детстве. Жук сушился в срезанном донышке пластиковой бутылки, со всех сторон обложенный ватой. Сейчас Илья чувствовал себя примерно так же.

Егерь не знал, сколько прошло времени. Его в этом чёрном и безмолвном ничто тоже не было. Не было ничего… Кроме какого-то источника тепла.

Тепло появилось как-то незаметно, постепенно. Теперь оно ощущалось как солнечный луч, пробившийся сквозь плотные шторы. Света видно не было. Только пятнышко тепла, устроившееся где-то на груди. Такое уютное и… родное.

Понимание пришло внезапно.

“Брат?..”

Не слово, мысль. Голоса по-прежнему не было. Но Илья откуда-то знал, что брат его услышит. Видимо, оттуда же, откуда пришла уверенность, что это именно он.

“Да, брат…”

“Как же ты…”

“Я не мог тебя бросить… Прости…”

Мысли. Короткие, отрывистые, едва слышные. Только они могли пробиться сквозь это чёрное безвременье. Они, да ещё тепло родной души.

“Это ты меня прости… Не уберёг…”

После смерти родителей брат был единственным для Ильи родным человеком. Егерь пытался заменить ему отца, насколько это было возможно. И не уберёг.

“Брось… Я сам подставился”.

Молчание…

“Где мы сейчас?” – снова мысль брата.

Если б Илья сам знал.

“Что с нами?”

И этот вопрос тоже остался без ответа.

Снова тишина. Только тепло от присутствия брата.

И это тепло вдруг стало слабеть. Как будто источник его отдалялся от егеря.

“Ты куда, брат?!”

“Это не я, это ты…”

“Я тебя не брошу!”

“Но это ты уходишь…”

Мысли брата пробивались как сквозь ватную пелену. Словно густой туман, глушащий все звуки, окутал егеря со всех сторон. Та самая вата, которой обложили дохлого жука. Только теперь она всё хуже и хуже пропускала мысли брата.

Илья не чувствовал, что куда-то двигается. Только тепло становилось всё слабее. Он хотел замереть, остановиться – и не мог.

“Тогда идём со мной!” – отчаянная мысль, попытка найти выход… Последняя соломинка.

“Я стараюсь, брат… Я стараюсь…”

Совсем тихая мысль. Не отпускать, не отпускать во что бы то ни стало! Не бросить! Не бросить его одного в этой чёртовой пустоте!

Сознание затопило отчаяние пополам с бессилием, такие же чёрные, как беззвучная тьма вокруг.

И тут в душе вскипела жгучая ярость. Опять потерять брата?! Опять ничего не смочь сделать?!

Огонь дотла выжег отчаяние. Если б Илья мог, он бы до крови прокусил губу. Егерь по-прежнему не чувствовал своего тела. Но так ярко представил, как впивается в неё зубами, что ощутил резкую боль и