стало пора уходить. И ведь не помнил себя, помнил только ее. Словно она поселилась внутри, вцепилась в его душу и не отпускает.

Сейчас это все, растревоженное, просыпалось снова. Иначе, чем в прошлом. С возрастом мы все, наверное, начинаем чувствовать по-другому. Меняется все. Только вот сережка ее в портмоне неизменна. И получается, что всегда с ним. Сейчас он тоже, когда стало тихо, когда остался один, переминал в руках ту самую сережку и не мог от нее оторваться.

4

Назар поправил золотистые запонки на манжетах кипенно-белой рубашки, из-за бескомпромиссной белизны которой сам казался смуглым, будто цыган. Черный контрастный жилет сидел на нем, как влитой, подчеркивая ширину плеч, мощную грудную клетку и, вместе с тем, узкие бедра. И будто бы делал его еще выше, чем он был. Наз одернул его снизу, а после поднялся взглядом к галстуку-бабочке, поправил и сдернул с вешалки однобортный пиджак с маленькой блестящей буквой М на отвороте.

Когда-то в то небольшое ателье в закоулке старого Левандова приволокла его Даринка, стремясь сделать из него цивилизованного человека, которого не стыдно будет показать в их буржуазно-интеллигентских кругах и где он чувствовал себя примерно как пятое колесо в телеге. Назар очень хорошо помнил, что был за повод — выпускной в университете, когда он защитил диплом и полным ходом занимался регистрацией юрлица по имени «Фебос». А еще поиском помещения, оборудования, рабочих. И ему было вообще не до того. Но Даринка сердилась, ворчала и топала ножкой, провозглашая: «У тебя таких воспоминаний никогда не будет, если сейчас упустишь!»

А ему было двадцать девять лет, и он считал всю эту мишуру глупостью. Ладно его сопляки-однокурсники, которым годов — как было ему, когда он упахивался у дядьки на клондайке. С ними ясно, а ему-то чего? Но Даринку переломить трудно, по характеру они были похожи.

И еще она оказалась права. Воспоминания о нормальном студенчестве не заменит ничто. А нормальное студенчество включает и выпускной после дипломирования. У него и без того не было нормального выпуска из школы, все пересрали Бродецкие. А теперь, так уж вышло, что именно Бродецкие и вытащили его наружу, в настоящий мир, которого он почти не знал.

Назар рос. Росло и небольшое левандовское ателье, превращаясь в популярный бренд. На Армани он так и не перескочил. Часы тоже носил отечественные, а не Ролекс. Хотя и со швейцарской начинкой, да и по виду — не хуже. Именно их, в сдержанном золотистом корпусе, на черном ремешке, он и надевал, еще раз оглядывая самого себя в зеркале. Отбросил назад челку, норовившую упасть на лоб, прошелся ладонью по щетине. Сунул в карман зажигалку, подаренную Даринкой. Из импортного при нем, простом сельском придурке с пионами в клеенке, только эта зажигалка и парфюм. А выглядит как актер какой-то.

Сестра тогда, в прошлом, так и сказала: «Блин, с твоей внешностью только в кино сниматься! Нафига тебе вся эта геология, от отца передалось, что ли?»

«Угу», — брякнул двадцатидевятилетний Назар, неожиданно смутившись. И свалил на гульки.

Сейчас тоже сваливает. И тоже практически на гульки. Марта наблюдала за его сборами из-под стула и скептически хмурилась, иногда подавая недовольный голос. Обиделась. Пыталась драть его брючину, в ответ получила пшик Тома Форда в морду. Повод для страшного разочарования в человечестве в целом и в собственном двуногом сожителе — в частности.

Когда зазвонил телефон, приподняла голову: это еще кто?

А это была Дарина.

— Мы подъезжаем, ты собрался? — тоном, не приемлющим отрицательного ответа, спросила она. Она была старше его всего на шесть лет, и он относился к ней скорее как к другу, что вряд ли могло быть как-то по-другому, учитывая всю их историю. Но когда включала в себе «старшую сестру», Назару хотелось одновременно расхохотаться и подобраться, чтобы немедленно выдать правильный ответ.

Теперь же он бросил мимолетный взгляд на часы. До мероприятия оставался еще примерно час с небольшим, но с кловскими пробками еще добираться и добираться… Дурацкая идея ехать с Дариной и ее мужем, сам бы уже был на полпути. Но что она, что Влад, оба настаивали, что впервые оказаться в столичной бизнес-тусовке ему лучше в их компании. То, что Назар многих знал очно или заочно в силу того, что определенное место в добывающей промышленности его компания завоевала, и что приглашение в «Фебос» прислали отдельное, на его имя, для них аргументами не являлось. Влад работал в руководящей должности на теплоэнергетическом предприятии и был в этой среде более чем своим. Дарина — младшая дочь профессора Бродецкого, доктор экономических наук, ведущий консультант Директората по вопросам экономической политики, тоже лицо желанное на многих мероприятиях. А его сегодня, можно сказать, принимали в закрытый клуб. Потому приходилось с ближайшими родственниками считаться.

— Я же не ты, — ворчливо считался с ними Назар. — Жду вас.

— Ну мы уже во двор заезжаем. Уныло у вас тут, зелени маловато. Лучше бы ты таунхаус брал, чем вот этот скворечник.

— Зато в центре.

— На скорость перемещения по городу это влияет только в случае, если ты на метро. А ты не на метро.

— Ладно, ладно. Выхожу уже.

Назар отключился, глянул на Марту, сердито сверкавшую глазами с той же позиции. И очень строго велел ей:

— Вести себя хорошо, на шторах не кататься. Уразумела?

— Мя! — отреагировала старушка.

— Я недолго, — уже более ласково пообещал кошке Назар и, надев солнцезащитные очки, тоже, впрочем, импортные, выполз из квартиры.

Квартира была не собственная, а съемная. И именно как ко временному жилью Назар к ней и относился, потому как где жить он все еще не определился до конца. Равно как не определился и с тем, готов ли он пожертвовать утренним сном, чтобы успеть на работу вовремя. Со времен трудов у дяди Стаха на клондайках и сторожевания во время студенчества в Левандове, когда на то, чтобы поспать восемь часов, у него уходило до недели, Назар свой сон стал очень ценить. Просыпался рано, ведь организм не переделаешь, но привилегию поваляться в постели или расслабленно пить кофе за завтраком терять был не готов. Потому