Такой родной, такой желанный, такой…

– Ле-еся… – хрипло позвал Миша, и она тут же отозвалась:

– Я здесь, хороший мой. Я рядом.

Холодные пальцы коснулись его щеки. Миша открыл глаза – это далось ох как непросто: веки будто налились свинцом.

– Леся… – голос дрожал и срывался.

Лиса склонилась к нему, и захотелось кричать от счастья – она действительно здесь. Живая… Улыбается какой-то особенной загадочной улыбкой, без привычного ехидства и озорства. Ни дать ни взять – Джоконда. Лицо у Сазоновой осунулось, побледнело. Под левым глазом сиял здоровенный фиолетово-красный…фингал.

Миша нахмурился и перевел взгляд чуть ниже – предплечье Лисы стягивала тугая марлевая повязка.

– Ч-что с тобой? – выдавил он из себя. – Тебя пытали? Били?

Сазонова мотнула головой, и влажные медные пряди рассыпались по обнаженным плечам:

– Нет. Всё хорошо, Миш… Всё хорошо.

– Но откуда… Но что… – Белов приподнялся на локте и сморщился: тело ныло и ломило.

– Не думай об этом, – Леся протянула руку и взъерошила его волосы. – Важнее всего, что ты цел и невредим. Что ты теперь здесь. Со мной.

Здесь… Это «здесь» кольнуло его раскаленной иглой. Ах! Если бы они оказались у нее или у него дома! На худой конец – в НИИ имени Ландау или где угодно ещё, только не…

– О-о-о! – вырвался стон: на стене справа красовался плакат «Вперед! К победе коммунизма, несет нас Красный броневик!».

Миша обхватил руками голову и снова застонал:

– О-о-о…

– Тише, тише, – Олеся погладила его по спине. – Тебе нельзя волноваться.

– Да как я могу? Как я могу не волноваться, Олеся? – голос предательски дрогнул. – Ты ведь не знаешь! Там были фашисты… А Лена…Лена… – судорога сотрясла тело, из глаз хлынули слезы. Сазонова прижала Мишу к себе.

– Успокойся. Успокойся, слышишь? Теперь всё позади. Всё позади…

Она коснулась губами его волос. Поцеловала мокрую от слез щеку.

– Всё позади, – очередной раз шепнула Лиса, и их губы встретились.

Поцелуй вышел томительно сладким, долгим, влажным.

– Леся… – прошептал Миша, чуть отстранившись, и недоверчиво взглянул на Лису. Только сейчас он понял, что кроме мохнатого банного полотенца на ней ничего нет. «Наверное, только что из душа», – мелькнула глупая мысль.

– Леся… – глухо повторил он и почувствовал, что краснеет. Кровь прилила не только к лицу и Миша смутился.

Сазонова смотрела на него прямо и выразительно. Зеленые глаза ее блестели, точно хризалит. Что за взгляд! Такого взгляда Миша никогда у нее не видел. И вся она… какая-то не такая. Вроде бы Лиса, как Лиса… А не такая, и всё тут!

– Н-не надо… – Белов попробовал отодвинуться.

– Надо, – сказала Олеся и снова прильнула к его губам.

Легко ли сопротивляться тому, чего ты ждал и жаждал долгие годы? Миша не устоял и подался вперед. Руки сами собой легли на тонкую Леськину талию. Полотенце соскользнуло, и Сазонова небрежным движением отбросила его прочь…

Они лежали обнявшись. Их потные тела переплелись. Обессиленный Миша уткнулся носом в рыжую Леськину гриву. Как было сладко… Как сладко и как долго… Белов сам от себя не ожидал такой прыти, особенно после всего, что с ним приключилось. А теперь всё стало неважным. Пустым. Всё, кроме нее.

– Я люблю тебя… – прошептал Миша чуть слышно. – Я уже очень давно люблю тебя, Лесь…

Она не ответила, только теснее прижалась к нему.

Хотелось спать. Усталость всё настойчивей напоминала о себе. Миша зевнул и крепче обнял Сазонову. Закрыл глаза и тут же провалился в царство грёз.

– Я боюсь, Миша, – пробился сквозь сон тихий Леськин шепот. – Я боюсь…

Сазонова сказала что-то ещё, но Миша уже не слышал. Он спал.

– Пик, пик, пик, пик… – что за нелепый звук? – Пик…пик, пик, пик… – Ну что там ещё пищит? Неужели опять вторжение?

Миша протянул руку. Хотелось прижать Олесю к себе и снова заняться любовью. Сазоновой рядом не оказалось. Даже запах ее пропал…

Смутная тревога закралась в душу, вцепилась в сердце паучьими лапками. Стало страшно открывать глаза.

– Леся… – тихо позвал Миша и удивился собственному голосу: таким он был хриплым и глухим.

– Миша! Мишенька! О-о-о! – раздалось в ответ. Но это была не Лиса. Это была…

– М-машка? – изумленно прохрипел Белов. Сестра уже четыре года жила в Испании со своим испанцем-мужем. – Ты что здесь? Или ты тоже на Симпозиум?

– Симпозиум? – повторила Маша растерянно и шмыгнула носом. Она только что плакала, понял Миша.

– Что тут происходит? – Он попытался встать и не смог. Тело не слушалось. Бесчисленное множество прозрачных трубочек соединяло его с громоздкой аппаратурой, которая как раз и издавала противное пищание. Малоизвестные Мише медицинские показатели отображались на мониторах. – Ч-что тут…

Но сестра не слушала его. Она говорила по телефону:

– Да. Пришел в себя. Только что, да… Что? Сколько? Что «сколько»? – Маша бросила взгляд на мониторы. – Я ничего в этом не понимаю, приходите и сами смотрите. Ага… Да… Да-да, конечно! Нет, вроде бы в себе. Спасибо. Ага… Ага. Ждём! – она дала отбой и присела на краешек постели. Растрепанная, уставшая, не накрашенная – такой свою красавицу сестру Миша видел редко.

– Г-где я? – спросил он неуверенно.

– В больнице. В областной. Мама вчера только уехала. На похороны к дяде Володе…

– Дядя Володя умер? – Белов поймал себя на мысли, что он – мастер спорта по неправильным вопросам. Вот только Маша – не Владыка… – Когда?

– Во вторник, – всхлип. – Рак мозга… – снова всхлип. – За месяц сгорел. Вот ведь напасть какая! Сначала ты, потом дядя Володя… Не иначе, кто-то порчу навел и… – сестра принялась нести околесицу о завистниках, сглазах и прочей ереси. Миша не слушал. В ушах стучали слова: «За месяц сгорел». За месяц… За месяц… За какой, к шутам, месяц? Дядя Володя неделю назад занял у него шесть тысяч до зарплаты!

– Постой, Маш, погоди… – Белов перебил сестру на полуслове. – Можешь ты спокойно рассказать, что случилось?

Маша перестала хныкать и закивала:

– Могу, могу… Только врач запретил тебя волновать…

– Говори уже, – рыкнул Миша.

– Ты в аварию попал. Как раз перед Новым годом. С подругой своей. Ну, с той, рыжей. Вы по трассе ехали. С второстепенной дороги грузовик вылетел. Ох, да мне же говорили, как он называется, да я забыла… МАЗ, что ли? Или КамАЗ… или…

– Не суть, продолжай!