теща бросилась на кухню и достала огромный таз. Широким жестом повара городской столовки она плеснула туда молока, всыпала дрожжей, сахара и начала кружить вокруг этого месива, как шаман, добавляя все новые и новые ингредиенты. Тончайшая кисея муки повисла в воздухе, на плите забулькало, запузырилось, зашкворчало, окна запотели, выложились мозаикой из мелких капелюшек, а крупные капли – словно подвески хрустальной люстры – поползли по лбу Батутовны, спотыкаясь о глубокие, слоистые морщины.

Анатоль внедрился в эту паровую баню, как сосулька в раскаленный рот первоклассника. К груди он прижимал громадную, величиной с дельфина, утку. Совершенно синюю, промерзшую до костей, с депрессивно повисшими лапами и без головы.

Батутовна уперлась взглядом в птицу.

– Это та, что лежала в их морозилке еще прошлой зимой? – спросила она.

– Продавщица сказала, что свежая, вчера еще паслась. – Анатоль не ждал, что ему поверят. – И пакет апельсинового сока «Добрый». Больше там ничего не было.

Батутовна понюхала утку, уперла мучные руки в бока и скомандовала:

– Мочи ее в ведре. Запеку в тесте с яблоками и изюмом.

Анатоль повиновался. Яблоки хранились под диваном, завернутые в газету еще с лета, изюм – чудеснейший, жирный, высушенный и выпестованный своими руками в осенние рыжие дни – был расфасован в полотняные мешочки, согласно сорту, и развешан по стенам.

– Уже глотаю слюнки, – поддакнул зять и кинулся отбирать фрукты.

Легли они под утро, проснулись в семь. Среброяйцевый Хосе метался по двору в предвкушении знатного обеда. Запахи разносились по всему острову. Утка к рассвету отмокла, сначала в воде, потом в апельсиновом соке, была разложена на столе, прооперирована, нашпигована рисом, яблоками, виноградом, сморщенным, как лицо Батутовны, и, наконец, туго зашита ловкими движениями Анатоля. Теща обложила ее пышным тестом и причмокнула:

– Не утка – невеста!

Духовка стала продолжением свадебной церемонии синей птицы и ее переходом из забытого трупа в деревенском магазине в статус вожделенного идола на праздничном гулянье.

Стрелки близились к десяти утра. Первый катер на подушке причалил из города к острову. Анатоль побежал к пристани встречать Олеську, а Батутовна – свежепомытая, в чистом платье и переднике – любовно разглаживала розовую скатерть на столе и нервно смотрела в окно.

Анатоль вернулся понурым, несолоно хлебавши.

– Не приехала, – выдохнул он.

– Когда следующий катер? – вперилась в него Батутовна.

– Через два часа. Следующий и последний на сегодня.

– Леська приедет на нем, – заключила теща. – Она же никогда рано не вставала. Она же соня, к часу дня по выходным не добудишься!

В глазах Анатоля коротнула надежда.

– Это правда, – засуетился он. – Олеся приедет, обязательно приедет!

Два часа они маялись, пикируясь друг с другом и раскаляя и без того напряженную атмосферу. За 15 минут до прихода катера Батутовна вновь засунула утку в духовку, чтобы та вернула утраченный жар.

Анатоль кинулся к пристани. Теща кусала ногти. Хосе наяривал вокруг будки и нервно скулил. Он остро чувствовал несправедливость этого мира и неоправданность надежд. Старые часы на стене мучительно мариновали время. Наконец дверь открылась. Анатоль рухнул на колени и затрясся всем телом, облапав ладонями лицо. Батутовна тоже упала перед ним, точно в храме пред образами, и начала наглаживать лысеющую голову зятя.

– Ничего, ничего, сынок. Пойду утку из печки выну, подсохнет.

– Какая, на хрен, утка! – внезапно заорал Анатоль. – Кто вообще решил, что ее надо готовить? Кто придумал, что Олеська приедет? Ктоооо???

– Так ты и придумал, – пятясь к стене, залепетала Батутовна, – кому ж еще такая мысль пришла бы в голову? Что доченька приедет в начале весны, еще и урожай не созрел, не позагорать, не искупаться? На кой черт она сюда припрется, петух ты безмозглый…

Глава 15

Баттл третий

Мизансцена третья. Анатоль коброй кидается к духовке, с воем «чойтова утка!». Батутовна, понимая, что плоды ее бессонной ночи сейчас отправятся на помойку, резко прижимается попой к плите и кричит: «Пшел вон, сволочь!» Зять пытается отодрать ее круглое тело от печки, но она ловко вырывает из-за спины сковороду и шарашит ему по темечку, которое еще минуту назад ласково гладила заскорузлой ладонью.

Анатоль – как медведь, заламывающий лося, валит Батутовну на бок, рывком открывает жарочный шкаф, хватает голыми руками противень с румяной уткой и швыряет его куда-то вбок. Теща прыжком баскетболиста минует тесную кухню, на излете принимает на себя шкворчащий железный лист, обжигаясь и посылая его обратно форварду. Дымясь и издавая странные звуки, утка, как ведьма в гоголевском «Вие», совершает еще несколько кругов по воздуху, пока не освобождается от своего гроба-противня и не вылетает во входную дверь, внезапно открывшуюся на глазах изумленных драчунов.

– Олеся! – одновременно орут зять и теща, но в комнату флегматично входит Хуан. Осатаневшая птица втыкается прямо ему в испанский шнобель.

– Ваш персональный ангел с аптечкой, – сообщает зоолог, вцепившись в утку двумя руками и хищно отрывая от нее зубами огромный, сочный шмат. – Мммм, божественный вкус, зачем же драться?

Батутовна и Анатоль, с обожженными руками, с головы до ног в жиру и ошметках теста, садятся на пол и синхронно начинают выть. У старухи вывихнута лодыжка, у генерала – ободрано плечо.

– Какой качественный шов! – не замечая раненых, продолжает Хуан. – Кто оперировал эту несчастную Anas platyrhynchos domesticus [9]?

– Анатоль, – признается теща. – И яблоки с виноградом для нее сам выращивал. Он же знаешь, какой хозяин? – подобострастно лопочет Батутовна.

Через час они сидят за столом, проспиртованные и забинтованные, а Хуан разливает водку и рвет на куски остатки мяса.

– Ну, за вашу дочь и жену, будь она здорова, – поднимает рюмку зоолог.

– За нее, паскудницу, – подхватывает Батутовна, опрокидывая в рот огненную жидкость.

– Знаю, завела она кого-то, – безысходно вздыхает Анатоль. – Нет ей до нас дела.

– Кошку, собаку, кролика? – уточняет Хуан.

– Мужика, любовника… – говорит генерал. – Чую, как рога у меня прорезаются…

– Это не рога, – поправляет испанец, – это тебе Батутовна чуть череп не проломила.

– В тюрьме она никогда не сидела, твоя Батутовна. – Анатоль выскребает тающую начинку из живота утки и отправляет ее в рот.

– А нечего было на святое покушаться, ишь, на птице решил зло сорвать, – причитает теща. – Кости вон Хосе собери. Ну, не приехала твоя женушка, забыла тебя, старого хрена.

– А я сам к ней поеду! – вдруг вскакивает Анатоль.

– В смысле, – застывает с куском во рту Батутовна, – а я с кем останусь? Вдруг убьет меня кто?

– Хуан с вами побудет, мамаша!

– Ну нееет, – тянет зоолог, – я не справлюсь. На мне российская наука, открытия, свершения. У меня Рафик запоносил. Это твой крест, генерал. Неси его с достоинством!

– Вот нахал! – беззлобно огрызается Анатоль. – Все вы здесь пьеступники и пьедатели…

* * *

Впрочем, гость в этом доме все-таки появился. Буквально через пару недель после весеннего призыва на порог ввалился Андрюша, тусклый, как лампочка в общественном туалете. Медкомиссия в который раз развернула его в гражданскую сторону, сославшись на дурацкую болячку –