множественного числа. Неопределенность грамматической принадлежности формы основана на полисемии флексий:

Дверь открыл – зеркала.

Облак белая чудь.

Деревьев колокола

Раскачиваются чуть.

<…>

И гляжу – облак сед

над скалами возьми

Анджей Иконников-Галицкий. «Дверь открыл – зеркала…» [260] ;

Вот вырвался в поля, осенний, одинокий,

Как листик желтый, оторванный от ветки,

Несется вдаль с протяжным тонким криком,

Блуждает между облак с тонким ликом.

Владимир Кучерявкин. «Когда беснуется в саду автомобиль…» [261] ;

Вчера была погода – нынче снег.

Сегодня шторм облаивает брег —

Назавтра штиль слегка его щекочет.

Вчера я Крез; сегодня грош в обрез;

Вчера давили газ; наутро – трезв,

И лишь похмелье голову морочит!

Юлий Ким. «Когда в печи с трех щепок огонек…» [262].

В примерах из стихов А. Иконникова-Галицкого и В. Кучерявкина слово облак может быть прочитано как традиционный поэтизм в обеих возможных формах: и в именительном падеже мужского рода единственного числа, и в родительном падеже множественного числа с нулевым окончанием. Ю. Ким совмещает те же формы, однако в сочетании грош в обрез актуальной оказывается не традиционно-поэтическая, а, напротив, разговорно-просторечная стилистика – как потенциальной формы родительного падежа с нулевым окончанием, так и метонимическим единственным числом в сужающей синекдохе. И если семантика числа при описании облака или облаков оказывается нерелевантной (точнее, неразличение количества входит в художественный образ), то при употреблении слова грош неизвестно, в каком числе автор изображает комическую ситуацию: персонаж говорит о недостатке денег, а количество их указывает невразумительно. Поверхностная мотивация может быть связана со строкой И лишь похмелье голову морочит, более глубокая – с размышлением персонажа об изменчивости сущностей и о бренности жизни.

Грамматическая омонимия форм единственного и множественного числа иногда определяется интертекстуальностью поэтического слова, например:

Се возвращается блудливый сукин сын

туда, туда, в страну родных осин,

где племена к востоку от Ильменя

все делят шкуру неубитого пельменя.

*

 Он возвращается, стопы его болят,

 вся речь его чужой пропахла речью,

 он возвращается, встают ему навстречу

 тьма – лес – топь блат.

Лев Лосев. «Се возвращается блудливый сукин сын…» [263].

В этих стихах профессионального филолога наиболее вероятно художественное представление слова лес одновременно именительным падежом единственного и архаическим родительным множественного числа с нулевым окончанием. Однако совмещенная грамматическая омонимия замаскирована двойной синтаксической отнесенностью, допускающей и синкретическое, и альтернативное прочтение: слово лес как именительный падеж читается в ряду номинативов тьма – лес – топь, а как родительный – в параллелизме с генитивной конструкцией топь блат (ср. строку Пушкина Из тьмы лесов, из топи блат из поэмы «Медный всадник»). Грамматическая двойственность иконически воспроизводит не только непроходимость лесов и болот, но и затрудненность, к которой блудный сын может воспринять родной язык через чужую речь.

Языковая игра с формами множественного числа мухоморов – мухомор содержится в стихотворении Александра Левина «Мы грибоеды». Подробный анализ этого стихотворения см. в главе 3 «Категория одушевленности и объектный генитив».

Большинство системно, но не нормативно вариантных форм существительных отражают разную для современного литературного языка степень архаичности этих форм. Некоторые поэты создают резкий стилистический контраст между современной лексикой и древнерусской грамматикой:

И опять в трудах бухгалтер,

по сбербанкам пробегая

с многоумными бумаги

и с наличными купюры.

И опять в трудах бухгалтер,

по налоговым летая

с толстомясыми отчёты

и журналами учётов.

Александр Левин. «Посленовогоднее» [264] ;

Плачут бедные хрестьянове,

а над ними ходят тучею,

ходят тучею татарове,

на конях своих посиживают,

ус свой масляный поглаживают,

брóней новой похваляются,

лютой плеткою поигрывают.

Насмехаются татарове:

– Где же ваши-де защитнички,

где служилые боярове,

удалые воеводове

да несметные солдатове?

Али рати ваши грозныя

нас, татаровей, увидемши

по оврагам схоронилися,

по уделам разбежалися

да под лавками попрятались?

Али ваши богатырове

все в Америку уехамши?

Александр Левин. «Сказ о коте Пбоюле и государевом Инсекторе» [265] ;

Не умолкну ради

Я такого Петьки,

Вознесу я Петькови

Всякую хвалу.

Ах как хорошо, что

У меня есть Петька!

До чего же, Петька,

Я тебя лублу!

<…>

Ну-ка, ну-ка, Петька,

Ты давай ответь-ка,

Спой нам песню, Петька

Петька-Петушок!

Псой Короленко. «Петька» [266] ;

Вот

Прибыл Паровоз.

И к перонови подходить,

Сыз вагонови выходить —

Кто?

Выходить – кто?

Псой Короленко. «Паровоз» [267] ;

В завершающем тазу

у!

утопили мы козу

у!

<…>

Тут приехали в теле-

ге

хитромудрые страте–

ге

и один из них достал

то чем пятый перестал

И восстала из таза (ей-богу правда!)

и восстала из таза (ну это ж надо!)

и восстала из таза

обновлённая коза.

Александр Левин. «В завершающем тазу…» [268] ;

Пицунда Гагры Лыхны Гудаута

Здесь вся земля замешана на свете

и пении – и радостью прогрета

Здесь древоцерквовиноградохрамхурьма

переплела все души и дома —

и далеко внизу – бус, красовид и мы…

Здесь плавают курлы, дракони и грома —

Кавказия.

Генрих Сапгир. «Хрст и самарянка» / «Генрих Буфарёв. Терцихи» [269].

Итак, современная поэзия во многом отражает языковую динамику, находя ресурсы поэтической выразительности и в истории языка, и в тенденциях его развития. При этом конфликт между парадигматикой и синтагматикой чаще всего решается в пользу парадигматики. Синтагматическое давление в наибольшей степени определяется интертекстуальным аспектом формоупотребления, однако и в этом случае отсылкой к произведениям классической поэзии является не столько словоформа, сколько падежное окончание, отделенное от цитатного словоупотребления. Поэты активно используют системную вариантность форм, преодолевая их денотативную отнесенность, стилистические и лексические ограничения формоупотребления и формообразования, фразеологическую связанность вариантов, преобразуют стилистическую дифференциацию вариантов в семантическую.

История грамматики во многом определяется конкуренцией возможных форм, и современная поэзия наглядно демонстрирует такую конкуренцию. Возможность художественной мотивации вариантов способствует их востребованности, а следовательно, и сохранению в языке.

ГЛАВА 3. КАТЕГОРИЯ ОДУШЕВЛЕННОСТИ И ОБЪЕКТНЫЙ ГЕНИТИВ

Что говорить про вольный дух свечей —

все подлежим их ворожбе и сглазу.

Иль неодушевленных нет вещей,

Иль мне они не встретились ни разу.

Белла Ахмадулина

Современные поэты извлекают художественный смысл из таких свойств категории одушевленности-неодушевленности, как ее противоречивость,