выдохнула она, и её горящие болотными огнями глаза впились в мои. Я не удержал стона – её взгляд обжег холодом сырых камней и пещерной тьмы. Во рту появилась горечь. – Проклинаю тебя! Ты встретишь любовь – и она лишит тебя разума. Разрушит всё, что ты любишь!

Она протянула ко мне руку – в её пальцах переливалась капля воды. Я попытался увернуться и понял, что не успеваю. Что я мог сделать? Талисманов у меня не было. Жреческие одежды были лишь обманом. Небеса меня никогда бы не услышали. Что я мог, когда всю жизнь был лишь источником жизненных сил и наложником, не более…

На моей вытянутой в защитном взмахе руке сомкнулись жёсткие пальцы. В бок упёрлась рука. Меня, завязшего в заклятии, разворачивали и выталкивали прочь из-под удара Тай. Яркие болотные огни в её глазах сменялись генеральской формой и сосредоточенным лицом, таким похожим на моё собственное. Спасая меня, на пути проклятья вставал отец.

Кажется, я закричал, что этого не нужно делать, но было поздно – рука Тай врезалась в спину отца с такой силой, что он взлетел в воздух. Прямо в фонтан!

Мне, отправленному толчком совсем в другую сторону, оставалось лишь смотреть.

Я не знаю, как и почему это сделал. Наверное, потому что никакой другой силы во мне не было – лишь та, что сделала меня господином Гармонии, неясное, рассеянное по жилам тепло, даровавшее необыкновенную живучесть. Меня учили делиться этим теплом через слияние с женщинами, я сам научился отдавать его через руки, когда лечил принца. Сейчас же, когда отец летел в свое время и забирал с собой моё проклятье… В отчаянии я выплеснул эту силу из себя всей кожей.

Вокруг вспыхнул ослепительный белый свет – и Тай закричала. Время вновь стало лёгким и невесомым. Я рухнул прямо на Тархана, и мы покатились по земле. Раздался всплеск.

Я дернулся назад к фонтану – помочь, схватить за руку, не дать уйти в прошлое…

Но отец уже исчез.

– Нет-нет-нет! Верните его! Верните!

Еши отвел помертвевший взгляд от соляного столпа, на месте которого ещё мгновение назад была Тай… Нет, это был не столп, это была статуя Тай из кипенно-белой соли. Еши медленно осмотрел её, провёл дрожащей рукой по плечу статуи, и его голубые, словно две капли краски, глаза впились в меня.

– Поздно, – проронил он.

От этого короткого слова во мне вспыхнула ярость.

– Поздно? Поздно?! Это место вырвано из времени! Здесь не может быть поздно! Верните его, или… или…

Что именно «или», я не знал.

– Поздно, – повторил Еши и вновь повернулся к статуе. – Тай уснула. Ты иссушил её, жрец.

– Что? Иссушил? Но я не…

Я хотел сказать «не умею», но слова так и застыли на губах.

Белая вспышка, вырвавшая меня из заклятья. Моя жизненная сила, к которой я потянулся в момент отчаяния. Неужели она оказалась настолько губительной для водного духа?

– Этого не может быть! Я же… Она же собирала с нас жизненную силу для тебя! Она не могла просто взять и превратиться в соль! Она… Она же должна вернуть моего отца и снять проклятье!

– Она забирала немного, можно сказать, по искре с человека. Ты же запустил в неё фейерверком. К тому же она дух пещерного озера, холода безвременья и тьмы. Твой свет для неё губителен, – пояснил Еши и криво улыбнулся. – К твоему счастью, она не мертва. Просто теперь настала моя очередь делиться с ней силами. – Он нежно погладил статую по щеке.

– Тогда… Ты же можешь…

Голубые глаза обожгли холодом, от которого заломило зубы.

– Нет. Время подвластно лишь пещерным духам. Не мне.

Эти слова в прах раскрошили и так невеликие осколки надежды. Тай обессилела. Еши не мог… и не хотел помогать тому, кто иссушил его любимую до куска соли. Отец исчез. Забрал с собой проклятье духа и вернулся к себе. В моё прошлое.

А я остался осознавать, что именно случилось.

Что случится с отцом потом.

И почему.

– Октай!

Двор, баня, Еши, застывший над тем, что было Тай – всё подернулось маревом горя и вины.

Отец, ставший предателем, опозоренный род, моя собственная судьба – это всё из-за меня. Из-за того, что я разозлил водного духа, а отец меня спас. Ничего не было бы, если бы я не заговорил с мёртвым счетоводом и не купил бы Унура. Почему я вообще пришёл сюда, в эту проклятую баню? Почему не попытался заработать денег на баню Ногона?

– Октай!

Я понял, что вцепился в плечи Тархана побелевшими от напряжения пальцами, и словно со стороны услышал свой голос:

– Из-за меня… Это всё из-за меня…

Понял – и замолчал, застыл, вглядываясь в лицо палача и пытаясь подобрать слова для того, чтобы попросить о казни.

Тархан что-то высмотрел в моих глазах и гораздо мягче повторил:

– Октай, ты не виноват.

Я ничего не смог сказать – слова разбежались в разные стороны, словно перепуганные тараканы. Поэтому просто подчинился настойчивым рукам палача, поднялся на ноги и подошел к фонтану. Еши едва уловимо напрягся, когда мы приблизились, но мне было всё равно.

– Потом… Потом, – выговорил я непослушными губами.

Еши кивнул, всё еще оставаясь настороже.

– А Унур?

Я прикрыл глаза, мечтая лишь упасть и умереть на месте. Унур… Какое мне было дело до мальчишки, когда прямо на моих глазах… из-за меня… мой отец… На гнев еще одного духа у меня не осталось никаких сил. Нет, будь я один, то ни секунды бы не раздумывал и нарвался, чтобы Еши стёр меня в кровавый порошок, но… Тархан находился рядом и держал под руку, помогая стоять. Он не должен был умирать за мои ошибки.

– Унур ни в чём не виноват, – выдохнул я. Губы ощущались замороженными, язык едва шевелился, но мне нужно было успокоить Еши. – Пусть сам решает. Вольную я всё равно ему сделаю, а дальше всё зависит только от него, – честно сказал я, ступил в фонтан, и на миг всё поглотила искрящаяся вода.

Мы проснулись там же, где и уснули. Рядом хлопал глазами зевающий Унур.

Я с радостью поверил бы в то, что всё произошедшее было дурным сном, но белая соляная статуя на месте Тай и озирающийся Еши не дали этого сделать.

Из груди рванулся вой, какой мог принадлежать лишь потерянному побитому зверю. Я свернулся на полу и прикусил руку, пытаясь затолкать его назад, поближе к ослепляющему костру боли, из-за которого в глазах всё расплывалось, а внутри