— Это золото. Тебе его хватит, чтобы вернуться домой к подруге. Только будь осторожен по дороге, чтобы башку не оторвали. В палатке есть сушеная конина. Поешь, отдохни. Накорми Счастливчика Пола. С рассветом поезжай назад по собственному следу.

Я отдал кисет парнишке, и тот замер, разглядывая мешочек у себя на ладони. Чарли, заметив краем глаза передачу золота, подошел к нам.

— Ты что творишь? — спросил он меня.

— Так это все мне? — уточнил паренек.

— Ты сбрендил? — не унимался братец.

Я же напутствовал парнишку:

— Возвращайся через перевал и следуй строго на север. В Джексонвилле отыщи шерифа. Расскажи, что с тобой приключилось. Если он покажется тебе человеком надежным, попроси его обменять золотую пыль на деньги.

— Ого-го! — воскликнул парнишка, взвесив кисет на ладони.

— А я против! — вклинился Чарли. — Ты деньги на ветер выбрасываешь.

Я ответил ему:

— Эти деньги мы нашли в земле. Нам нужды в них нет.

— Что, — спросил мальчишка, — вот так взяли и выкопали из земли? Золотую пыль? Ее же вроде еще чистить надо и все такое?

— Я же отдаю свою долю, не твою.

— О моей доли речь не идет! — заметил Чарли.

— Вот и не встревай.

— С чего это ты вообще на мое золото покушаешься?

— Не покушаюсь, молчи. — Снова обернувшись к парнишке, я произнес: — Когда шериф обменяет твое золото на деньги, прикупи себе одежды. Такой, чтобы ты смотрелся в ней старше. Обязательно купи шляпу, самую большую, что найдешь в лавке. Тебе надо прикрыть голову. И лошадь новую раздобудь.

— А как же Счастливчик Пол? — спросил паренек.

— Продай. За любые деньги, какие предложат. Не найдешь покупателя — просто брось коня.

Паренек замотал головой.

— Никогда с ним не расстанусь.

— Придется, иначе домой не вернешься. Эта кляча тебя только задерживает. Оставишь ее себе, и деньги, и пища закончатся раньше, чем твое странствие. Я добра тебе желаю, понимаешь ты? Нет? Продолжишь упрямиться — отберу золото.

Паренек умолк. Подбросив хворосту в огонь, я велел мальцу раздеться и просушить вещи на огне до заката. Сбросив тряпки, мальчишка, однако, не развесил их над костром — оставил валяться в грязи и песке. Голый, нескладный, он смотрел на нас капризными слезливыми глазками. Он и в одежде-то выглядел нелепо, а голый так и вовсе смахивал на козленка. Вот он опять разревелся, и я понял: пора уходить. Взобрался в седло и пожелал парнишке доброй дороги. Так, для очистки совести, ведь ясно же: он обречен. Не стоило давать ему золото, однако назад подарочек не возьмешь.

Паренек, глядя нам вслед, ревел, а Счастливчик Пол тем временем обрушил палатку. Ну вот, храни теперь в уме еще и этот образ скорбной доли.

Мы поскакали на юг. Ехали противоположными берегами ручья, по плотной песчаной тропе. Солнечные лучи, проходя сквозь кроны деревьев, грели нам лица. В прозрачном потоке здоровенные — под три фута — жирные форелины плыли вверх по течению или просто лениво бултыхались в воде.

Чарли окликнул меня и признался, что Калифорния его впечатляет. Мол, здешний воздух прямо-таки наполнен стихийной энергией. Так и сказал, да. Не прочувствовал сердцем, но понял умом смысл собственных слов: местная земля одаривает не просто живописными видами, но может при случае наградить и несметным сокровищем. Она кормит, благословляет. Должно быть, именно так следует понимать золотую лихорадку: люди стремятся за чувством богатства испытать удачу; целые толпы неудачников идут сюда в надежде украсть или позаимствовать удачу ближнего своего или найти ее на месте. Подумать только, какое сладкое слово — удача. По мне, так с ней нужно быть осторожным. Обманом ее не получишь, ее надо честно заслужить. Удача дается смелым и сильным духом. Обманщикам и хитрецам суждено лишь облизываться.

Однако стоило нам остановиться, чтобы попить и напоить коней, как сама Калифорния вздумала доказать ошибочность подобных суждений. Из лесу вышла рыжая медведица и побрела через ручей в каких-то тридцати футах от нас. Я-то думал, шкура у нее окажется цвета охры, но нет, оттенок был ближе к яблочно-красному. Глянув на нас с любопытством, медведица пошла обратно в чащу. Чарли проверил заряд револьверов и собрался бежать за ней. Заметив, что я не двинулся с места, он спросил:

— Чего ты ждешь?

— Мы ведь даже не знаем, где живет этот Мейфилд.

— Знаем. Вниз по реке.

— Мы уже целый день едем вниз по течению. Вдруг он уже позади нас? Не хочу я, чтобы мой конь таскал по холмам и горам тушу медведя.

— Мейфилду нужна шкура.

— Да? А кто освежует медведицу?

— Все просто: один убьет, второй освежует.

Чарли оставил Шустрика.

— Точно не пойдешь со мной?

— Дался я тебе на охоте.

— Тогда готовь ножик, — посоветовал братец и кинулся в лес.

Какое-то время я ждал, глядя на форель в ручье, на поврежденный глаз Жбана и надеясь, вопреки всему, не услышать грохот выстрелов. Однако Чарли — заядлый охотник и меткий стрелок, и потому, услышав минут пять спустя выстрелы, я смирился и с ножом наизготовку пошел в чащу. Чарли сидел у туши поверженного зверя. Тяжело дыша и посмеиваясь, он попинывал медведицу в брюхо.

— Ты хоть представляешь, сколько это — сотня долларов? — спросил братец.

Я сказал, что не представляю, и он сам ответил:

— Это ж сразу целая сотня долларов!

Перевернув медведицу на спину, я погрузил нож ей в грудь. Мне всегда казалось, что внутренности животного нечисты, еще грязнее человеческих. Бред, конечно. Достаточно вспомнить, сколько всякой отравы мы пихаем в себя. Впрочем, мысль преследовала меня неотступно, и потому, свежуя медведицу, я чувствовал себя особенно гадко.

Чарли, отдышавшись, пошел искать дом заправилы Мейфилда. Сказал, что в паре миль отсюда видел какие-то тропы, уводящие к западу от воды.

Три четверти часа спустя я мыл в ручье липкие от крови руки; очищенную шкуру я разложил на папоротнике. Туша лежала поблизости, на боку: глядя на покрытые мясом ребра, облепленные жирными мухами, которых с каждой минутой становилось все больше, нельзя было сказать, чей это остов, самца или самки. Да что там, под мухами я и мяса-то больше не видел. Дорвавшиеся до плоти, насекомые жужжали так громко и безумно, что я уже не мог думать. Я просто не слышал собственных мыслей! Зачем, а главное как, они издают подобные звуки? Неужели сами не глохнут?

Внезапно гудение стихло, и я оторвался от мытья рук. Поднял голову, ожидая приближения более крупного хищника. Нет, мухи никуда не делись. Вот они все еще сидят, облепив тушу медведицы; нагло и молча шевелят прозрачными крыльями. Что заставило их умолкнуть на время, я так и не понял. Мухи вновь загудели, но стоило моему братцу вернуться и засвистеть, что есть мочи, они сорвались. Покинули тушу единым черным роем. При виде освежеванного зверя Чарли радостно провозгласил: