Француз озорно улыбнулся и промолчал, а Зуров, с некоторыхпор начавший проявлять явственные признаки нетерпения, вдруг с воодушевлениемвоскликнул:

— А вот кстати, господа, не заложить ли нам банчишко?Что же мы все разговоры да разговоры. Право слово, как-то не по-людски.

Варя услышала, как глухо застонал Фандорин.

— Эразм, тебя не приглашаю, — поспешно сказалграф. — Тебе черт ворожит.

— Ваше превосходительство, — возмутилсяПерепелкин. — Надеюсь, вы не допустите, чтобы в вашем присутствии шлаазартная игра?

Но Соболев отмахнулся от него, как от докучливой мухи:

— Бросьте, капитан. Не будьте занудой. Хорошо вам, вы всвоем оперативном отделе какой-никакой работой занимаетесь, а я весь заржавелот безделья. Я, граф, сам не играю — больно натура неуемная, — апосмотреть посмотрю.

Варя увидела, что Перепелкин смотрит на красавца-генералаглазами прибитой собаки.

— Разве что по маленькой? — неуверенно протянулЛукан. — Для укрепления боевого товарищества.

— Конечно, для укрепления и исключительно помаленькой, — кивнул Зуров, высыпая из ташки на стол запечатанныеколоды. — Заход по сотенке. Кто еще, господа?

Банк составился в минуту, и вскоре в палатке зазвучаловолшебное:

— Шелехвосточка пошла.

— А мы ее султанчиком, господа!

— L'as de carreau.[11]

— Ха-ха, бито!

Варя подошла к Эрасту Петровичу, спросила:

— А что это он вас Эразмом называет?

— Так уж п-повелось, — уклонился от ответаскрытный Фандорин.

— Эхе-хе, — шумно вздохнул Соболев. —Криденер, поди, к Плевне подходит, а я все сижу, как фоска в сносе.

Перепелкин торчал рядом со своим кумиром, делая вид, чтотоже заинтересован игрой.

Сердитый Маклафлин, сиротливо стоя с шахматной доской подмышкой, пробурчал что-то по-английски и сам себя перевел на русский:

— Был пресс-клаб, а стал какой-то прытон.

— Эй, человечек, шустовский есть? Неси! — крикнулгусар, обернувшись к буфетчику. — Веселиться так веселиться.

Вечер и вправду складывался весело.

Зато назавтра пресс-клуб было не узнать: русские сиделимрачные и подавленные, корреспонденты же были взвинченны, переговаривалисьвполголоса, и время от времени то один, то другой, узнав новые подробности,бежал на телеграфный пункт — произошла большущая сенсация.

Еще в обед по лагерю поползли какие-то нехорошие слухи, а вшестом часу, когда Варя и Фандорин шли со стрельбища (титулярный советник училпомощницу обращаться с револьвером системы «кольт»), им встретилсяхмуро-возбужденный Соболев.

— Хорошенькое дело, — сказал он, нервно потираяруки. — Слыхали?

— Плевна? — обреченно спросил Фандорин.

— Полный разгром. Генерал Шильдер-Шульднер шелнапролом, без разведки, хотел опередить Осман-пашу. Наших было семь тысяч,турок — много больше. Колонны атаковали в лоб и угодили под перекрестный огонь.Убит командир Архангелогородского полка Розенбом, смертельно ранен командирКостромского полка Клейнгауз, генерал-майора Кнорринга принесли на носилках.Треть наших полегла. Прямо мясорубка. Вот вам и три табора. И турки какие-тодругие, не те, что раньше. Дрались как черти.

— Что д'Эвре? — быстро спросил Эраст Петрович.

— А ничего. Весь зеленый, лепечет оправдания. Казанзакиего допрашивать увел… Ну, теперь начнется. Может, наконец и мне назначениедадут. Перепелкин намекал, что есть шанс. — И генерал пружинистой походкойзашагал в сторону штаба.

До вечера Варя пробыла в госпитале, помогала стерилизоватьхирургические инструменты. Раненых навезли столько, что пришлось поставить ещедве временные палатки. Сестры сбивались с ног. Пахло кровью и страданием,раненые кричали и молились.

Лишь к ночи удалось выбраться в корреспондентский шатер,где, как уже было сказано, атмосфера разительно отличалась от вчерашней.

Жизнь кипела лишь за карточным столом, где вторые сутки непрекращаясь шла игра. Бледный Зуров, дымя сигарой, быстро сдавал карты. Онничего не ел, зато не переставая пил и при этом нисколько не пьянел. Возле еголоктя выросла гора банкнот, золотых монет и долговых расписок. Напротив, ерошаволосы, сидел обезумевший полковник Лукан. Рядом спал какой-то офицер, егосветло-русая голова лежала на скрещенных руках. Поблизости жирным мотылькомпорхал буфетчик, ловя на лету пожелания везучего гусара.

Фандорина в клубе не было, д'Эвре тоже, Маклафлин играл вшахматы, а Соболев, окруженный офицерами, колдовал над трехверсткой и на Варюдаже не взглянул.

Уже жалея, что пришла, она сказала:

— Граф, вам не стыдно? Столько людей погибло.

— Но мы-то еще живы, мадемуазель, — рассеяннооткликнулся Зуров, постукивая по колоде. — Что ж хоронить себя раньшевремени? Ой блефуешь, Лука. Поднимаю на две.

Лукан рванул с пальца бриллиантовый перстень:

— Вскрываю. — И дрожащей рукой медленно-медленнопотянулся к картам Зурова, небрежно лежавшим на столе рубашкой кверху.

В этот миг Варя увидела, как в шатер бесшумно вплываетподполковник Казанзаки, ужасно похожий на черного ворона, унюхавшего сладкийтрупный запах. Она вспомнила, чем закончилось предыдущее появление жандарма, ипередернулась.

— Господин Кэзанзаки, где д'Эвре? — обернулся квошедшему Маклафлин.

Подполковник многозначительно помолчал, выждав, чтобы вклубе стало тихо. Ответил коротко:

— У меня. Пишет объяснение. — Откашлялся, зловещедобавил. — А там будем решать.

Повисшую паузу нарушил развязный басок Зурова:

— Это и есть знаменитый жандарм Козинаки? Приветствуювас, господин битая морда. — И, блестя наглыми глазами, выжидательнопосмотрел на залившегося краской подполковника.

— И я про вас наслышан, господин бретер, —неторопливо произнес Казанзаки, тоже глядя на гусара в упор. — Личностьизвестная. Извольте-ка прикусить язык, не то кликну часового да отправлю вас нагауптвахту за азартные игры в лагере. А банк арестую.

— Сразу видать серьезного человека, — ухмыльнулсяграф. — Все понял и нем, как могила.