Я поднимаюсь с корточек, чувствую, как приливает кровь к коленям. И точно так же — горячей волной — рождается во мне решимость.

— Я буду бороться за тебя, Лео, — произношу вслух. Очень тихо, но с чувством, что рвётся наружу и хочет жить.

Пусть тенью будет кто-то другой. А я… сочиню музыку. Научу играть Короля по своим нотам и правилам. И рано или поздно он поймёт. Увидит. Осознает. Откроет глаза. Ведь не просто так нас раз за разом сталкивает судьба. Однажды и он это почувствует.

Я отправляюсь назад, в кухню, где ждёт меня гора продуктов. И пока я разделываю мясо, режу овощи, замешиваю тесто, воспоминания непрошенными гостями приходят и наполняют чужое помещение, где нет жилого духа, своими шорохами, запахами, шёпотом. У воспоминаний — особый вкус. Им нравится заполонять собою новые пространства.



Таня

Прошлое. 10 лет назад

— У тебя абсолютный слух. Редкое везенье!

Мать Лео не казалась мне пропащей. Не выглядела она и конченной алкоголичкой, как болтали злые языки. Вера Ефимовна казалась слишком хрупкой и немножечко не от мира сего. Может, поэтому ей так тяжело жилось в суровой и неприветливой для неё действительности.

В тот вечер, когда нас познакомил Лео, я ей играла. Я видела, как у неё горят глаза. Как пылают сухим румянцем худые щёки, как поднимается в такт дыханию грудная клетка.

По ней можно было изучать анатомию: все кости, позвонки выпирали, выступали, делали её похожей на ходячий скелет. Но что-то было в Вере Ефимовне располагающее. По крайней мере, мне она пришлась по душе. Может, потому что мы с ней совпали в некоторых очень важных точках.

— Я знаю, что не могу просить тебя об этом, — сказал Лео, когда провожал меня домой, — но был бы рад, если бы ты навещала её хоть иногда. Мне кажется, ей не хватает именно этого — с кем-то говорить о музыке и заниматься.

Слова давались ему с трудом. Я видела, как дёргается его кадык, как Лео сглатывает, словно у него горло болит.

— Она… очень тихая. И стесняется того, что с ней происходит. Но, может, общение с тобой заставит её немного сдерживаться. Я попросил. Ребята присмотрят за ней. Но это не то, понимаешь?

Я понимала. И его тревогу за мать — тоже.

— Я постараюсь, — ответила честно, — постараюсь приходить.

— Мне этого достаточно, — сказал он, поправляя мою шапку, что норовила налезть на глаза.

Больше мы об этом не говорили. Оставшееся время мы приходили к нему домой на час-полтора. Это была какая-то нереальность. Возможность побыть в невероятном мире.

У них квартира старая, с высоченными потолками. Там всё дышало стариной, прошлыми веками. Из современности я сразу ныряла в какое-то другое измерение, где танцуют на комоде фарфоровые слоники, тикают старинные часы.

Бывая там, я постоянно слышала звуки то ли шарманки, то ли музыкальной шкатулки. Ни того ни другого в доме Короля не было. По крайней мере, я не видела. Но музыку слышала. Она звучала и грела душу.

И с Верой Ефимовной мне нравилось заниматься. То, что не могли сделать мать и преподаватель в музыкальной школе, сделала она — очень тихая и болезненная женщина, сломленная жизнью и судьбой, пережившая, как смогла, предательство, но не сумевшая выкарабкаться из постыдной зависимости.

— Она держится, Эль, — шептал мне Лео, и глаза его странно блестели. — Ты держишь её наплаву.

Хватило её, к сожалению, ненадолго, но те дни, что мы провели с Лео вместе, пока его не забрали в армию, она смогла выдержать.

Он никогда не пил и не курил. По крайней мере, не со мной. А может, я не замечала. Но от него никогда не пахло ни алкоголем, ни сигаретным дымом.

Фанат здорового образа жизни. Любитель бега по утрам и силовых упражнений. Как много можно узнать о человеке за одиннадцать дней.

А ещё я выиграла спор. Маринка, недовольно сопя и хмуря брови, буркнула, когда мы наконец пересеклись в школьном дворе:

— Извини, была не права.

Я вначале даже не поняла, о чём это она. А потом вспомнила: ах, да. Спор. Дурацкий какой-то, глупый.

— Мир, — протянула ей мизинец, и мы помирились.

Подруг распирало от любопытства. Им хотелось знать, как это — дружить с Королём. А мне не хотелось рассказывать. Отделывалась общими фразами.

Это было только наше, то, что не выставишь напоказ перед всеми. Дружба не витрина, а сейф: самое дорогое, по-настоящему ценное прячешь подальше от других глаз, чтобы меньше обсуждали и злословили.

Только Летке я призналась однажды.

— Я думала, он злой. Или страшный. Думала, он… бандит грубый. А он такой, как мы. Ну, только парень, а не девчонка.

В день, когда Лео забирали в армию, срывался дождь.

— Ну что? Давай прощаться? — улыбался он мне. — Будешь меня ждать? — сверкал зубами.

Он постригся коротко. У него смешно торчали уши. Вроде не лопоухий, а… непривычно.

— Буду, — ответила очень серьёзно.

— Ты же теперь моя невеста, Эль, — шутил Лео и поправлял мне косички. — Должна обязательно дождаться! Смотри мне, замуж не выскочи, пока я буду родину защищать!

— Дурак! — смутилась я до слёз. Он что-то совсем страшное говорил. В девять с хвостиком лет «замуж» звучал слишком дико и обидно. Я понимала, что он меня троллит, и поэтому хотелось замахнуться и ударить его футляром со скрипкой. По коленке, например. Чтобы стало больно.

— Год, Эль! Всего год! Это же нетрудно, правда?

Желание его поколотить усилилось. А ещё захотелось расплакаться. Разреветься. Не то чтобы я привыкла к нему за эти одиннадцать дней, нет. Просто не понимала, зачем он издевается.

Лео, наверное, уловил злой блеск в моих глазах. Вмиг растерял весь задор, сдулся, снова поправил косички, словно ему нечем было занять руки, а затем нормальным голосом сказал:

— Не обижайся, Тань. Если ты сейчас расплачешься, я, наверное, тоже. Так легче, понимаешь? Уходить с улыбкой, шутя. Мне не страшно. Нормально. За мать переживаю. Да за тебя теперь.

Он снова прикоснулся к моим косичкам. Словно они для него — талисман. Если подержишься, обязательно будет удача.

— Но ты не бойся, — подмигнул и легонько щёлкнул по носу, — я пацанам сказал — присмотрят. Никто тебя не обидит, слышишь?

Как будто меня до этого кто-то обижал… Но для Лео так было проще — знать, что я под присмотром. Чуть позже я это поняла. А тогда я всё равно расплакалась. И он прижал меня к себе. Гладил по голове.

— Ну, ну. Что ты. Всё будет хорошо, Тань. Всё будет хорошо.

Он повторял эту фразу, чтобы успокоить и меня, и себя заодно.