– Милый юноша, – сказал Мазур с аристократическойукоризной. – Могу вас заверить, что я в жизни не состоял на службе втайной полиции, а также во всевозможных разведках...

Что, между прочим, с формальной точки зрения было чистейшейправдой, поскольку он всю жизнь был классическим армеутом.

– Ну что вы, сеньор, – усмехнулся гость. –Я вас ни в чем подобном не подозреваю, просто таковы уж правила игры,которая должна быть честной... Пойдемте?

Они вчетвером разместились в зеленом джипе Энджел – Дик зарулем, Санчес рядом с ним, а Мазур с девушкой на заднем сиденье, что твоиголубки.

– Поезжайте прямо, старина, – небрежно распорядилсяСанчес. – Я потом объясню, куда поворачивать...

Мазур отметил, что юнец, едва машина тронулась, мгновеннопреобразился. Он не вертелся на широком мягком сиденье, не крутил головой посторонам – но быстрые взгляды то в зеркальца, то по сторонам свидетельствовали,что сопляк не так прост, видывал виды и безусловно способен просечьлюбуюслежку. Временами он кратко объяснял:

– На повороте – налево... до памятника – и направо...

Шло время. Мазур не знал города, но очень быстро убедился,что посланец команданте заставляет Дика изрядно попетлять, так что любой, дажесамый искусный «хвост» рано или поздно попадется на глаза... Сам он никакого«хвоста» пока что не видел – впрочем, он-то в этом не был спецом.

Мимолетно коснулся локтем своего верного пистоля, втайне отновых друзей запрятанного под элегантным легким пиджаком гораздо искуснее, чемэто получалось у Санчеса. И заветная сумка была при нем – выпросив у хозяйкиаванс, Мазур купил ее в соседнем магазинчике и перегрузил туда немудреныепожитки, потому что побывавший в коровьем дерьме рюкзак выглядел очень ужпредосудительно. Энджел с некоторым удивлением подняла брови, когда Мазурпотащил сумку с собой в машину, но он непреклонно объяснил, что долгая жизнь бродяги-морякаприучила все свое носить с собой, особенно когда этого своего не особенно-то имного, потому что лишаться последнего обиднее даже, чем, скажем, терять одинмиллион из десяти. В общем, воры в их отсутствие могут залезть запросто. Она нестала спорить, так что все обошлось...

Прошло не менее получаса петляний, кружений, проезда по темже улицам, что и давеча. В конце концов, очень похоже, разумнаяподозрительность Санчеса улеглась, и он сказал уже чуточку другим тоном:

– Дружище, сворачивайте на авениду Сан-Хуан и прите по нейдо конца...

Дик кивнул и притоптал педаль газа. Машина пронеслась поодной из самых длинных улиц Ла-Бьянки, мимо полицейского поста, не обратившегона них ровным счетом никакого внимания, выскочила на окраину, попетляла меж старенькихдомишек и вовсе уж жалких лачуг, выехала за город и согласно ценным указаниямСанчеса помчалась по неширокой асфальтированной дороге. Деревьев вокругстановилось все больше – не настоящие джунгли, конечно, но места пошли насквозьнеобжитые...

Еще минут через двадцать быстрой езды Санчес выдал очереднойориентир, и джип свернул на узкую проселочную дорогу, представлявшую собой двеглубоких колеи в красноватой сухой земле. Если бы не экзотические деревья и ненашенскийцветземли, как две капли воды походила бы на российскую глубинку...

Стежки, подобные этой, человека вроде него всегда раздражаютдо предела – поскольку на них проще простого устроить засаду. Будь ты хоть царьи бог спецназа, не убережешься: дорога узкая, а чащоба густая, даже зеленый сопляксможет без особого труда выпустить пулеметную очередь, а то и снаряд из базуки– и раствориться невозбранно в дебрях, прежде чем его успеешь не то чтоположить, а хотя бы заметить. Остается надеяться, что партизанам и в самом деленеобходимо, говоря американскими оборотами, паблисити. Мазур и без объясненийЭнджел знал, что всевозможные партизаны обожают журналистов – но далеко не все,между нами, взять хотя бы Кампучию, долбанный кошмар...

Впереди совершенно неожиданно открылось обширноепространство – этакая проплешина диаметром с полкилометра. Посреди нее стоялдвухэтажный домик, даже издали заметно, старинный и ветхий на вид, поблизости –два вовсе уж развалившихся сарая. На небольшом участке росли аккуратными рядамикакие-то злаки. Мазур подумал, что он, человек сугубо городской, и на родине-тоне смог бы отличить пшеницу от ячменя, а уж здесь-то...

Меж двух рядочков копался с чем-то вроде мотыги человек вбольшой соломенной шляпе и потертых портках, голый по пояс. На шум подъезжающеймашины он не обратил ни малейшего внимания, словно был глух от рождения.

Вроде бы это называлось чакра– небольшая ферма, здешнийхутор. Да, кажется, чакра...

– К парадному входу, – сказал Санчес невозмутимо.

«Парадный вход» представлял собой кирпичное крыльцо состатками былого навеса. Дик заглушил мотор, и они вылезли, прихватив камеру.Мазура порадовало, что Энджел хозяйственно заперла машину – вообще-топовстанцам мелкое воровство не свойственно, но все же так спокойнее...

Санчес первым направился в дом – энергичной походкойчеловека, бывавшего здесь не впервые. Мазур шел следом, неторопливо, солидно,как и полагалось известному в Штатах репортеру.

Они оказались в большой комнате, где у глухой стены стоялсамый обычный стол, накрытый свисавшим до облупленных половиц флагом –красно-черно-зеленым, с перекрещенными мачете и еще какими-то золотымиорнаментами – а за столом в картинной позе восседал человек, несомненно, долгои упорно трудившийся над тем, чтобы придать себе максимум сходства слегендарным Че Геварой – совершенно та же борода, тот же круглый берет (толькоэмблема другая, разлапистая золотая кокарда, приличествующая фельдмаршалу),похожая защитная куртка. Годочков ему было, если присмотреться, немногим более,чем Мазуру.

У двух окон – одно напротив стола, другое в стене по правуюруку команданте – стояли в напряженных, вовсе не картинных позах два молодца,одетые без всяких выкрутасов в стиле Че: камуфляж, высокие ботинки, непокрытыеголовы.

Санчес, сложив руки на груди, встал за левым плечом бородачас видом любимого наполеоновского маршала. Метрах в пяти от стола аккуратнойшеренгой стояли три стула, предназначенные для гостей. Приглашающий жестхозяина – и Мазур уселся на средний стул, а Дик принялся старательноустанавливать камеру на треноге. Возникла неизбежная пауза...

И Мазур, обратившийся в зрение и слух, сделал не особенноприятное открытие. На втором этаже – куда вела рассохшаяся лестница свыломанными перилами, притулившаяся у четвертой стены – определенно был кто-тоеще. И, быть может, не один человек. Они там старались перемещаться какможно тише, но их выдала пыль – ее крохотные частички, искрами вспыхивающие всолнечных лучах, косо бивших в лишенное стекол окно, вмиг сообщили опытномучеловеку о том, что на втором этаже кто-то затаился. Такперемещаться пылинкимогут в одном-единственном случае – если отделяются от потолка в результатеосторожных шагов наверху... Логично, отметил Мазур. Я бы на его месте еще и влесу вокруг чакры разместил полдюжины автоматчиков, а лучше дюжину... Посколькувсегда и везде следует считать, что противник как минимум не дурнее тебя,пессимизма ради будем думать, что в лесу – дюжина стволов...