- Ефим,- сказал я ему,- ты человек взрослый, я не хочу тебяпугать, но ты должен знать, что Каретников - человек очень плохой и оченьзлопамятный. Если ты сейчас же с ним не помиришься...

- Ни за что! - прокричал Ефим.

- Но ты понимаешь, что он тебе этого никогда не простит?

- А я никакого прощения и не жду. Мне надоели унижения,надоело быть хорошим человеком второго сорта. У меня есть другие планы.

- Другие планы?

- Ну да.- Он с сомнением осмотрел все четыре стены, задержалвзгляд на люстре.- Как ты думаешь, у тебя квартира прослушивается?

Я пожал плечами:

- Откуда мне знать, прослушивается она или нет?

Он попросил меня вынести телефон в другую комнату илинабрать пару цифр и заклинить диск аппарата карандашом.

Я в такие уловки, правду сказать, не верил и не думал, чтоподслушивалки обязательно должны быть в телефонах.

- Знаешь что,- сказал я.- Погода хорошая, почему бы нам непройтись?

Мы спустились вниз. Ефим, зажав между ног портфель, натянулкожаные перчатки, поднял воротник, и его желтая лысина, окаймленная коричневыммехом, стала похожа на тыкву, вылезающую из хозяйственной сумки. Дворами мыпрошли к Сытинскому переулку, а оттуда выбрались на Тверской бульвар. День былприятный, солнечный. Накануне выпавший снег мягкой пеной светился на кустах иклумбах. По расчищенной широкой дорожке гуляли голуби, бежали школьники,молодой папаша неспешной рысью тащил салазки с укутанным по глаза ребенком, всескамейки были заняты шахматистами, старухами и приезжими с авоськами и мешками.

Мы медленно двинулись в сторону Никитских ворот и сначалаговорили о чем-то, не помню о чем, потом Ефим оглянулся и, дав пройти иотдалиться двум офицерам с портфелями, понизив голос, спросил, нет ли у менязнакомых иностранцев, через которых можно переправить на Запад рукопись.

Иностранцы у меня знакомые были, но я этих связей особо неафишировал, потому что через них сам давно уже пересылал кое-что "забугор" и печатал под псевдонимом, которого не знал никто, кроме моей жены.Не отвечая ни да, ни нет, я спросил, какую именно рукопись он имеет в виду.Оказывается, ничего готового у него пока нет, но ему надо знать заранее, черезкого можно передать и как. Прямо в машинописном виде или переснять на пленку.

- Лучше переснять,- сказал я.- С первого экземпляра и поодной странице на кадр. Иначе у тех, кто возьмется перепечатывать, будуттрудности. А все-таки что ты хочешь передать?

- Ты знаешь, что я пишу роман "Операция"? - Онпосмотрел на меня и понял.- Ну да, конечно, ты думаешь, что я пишу о хорошихлюдях, которые никому не нужны. Но это не о хороших, это о плохих людях.

И он мне рассказал историю, которая легла в основу егозамысла. В подлинном виде она от замысла несколько отличалась. Случай сдоктором, делавшим самому себе операцию, действительно имел место. Толькослучилось это не посреди океана, а вблизи канадского берега. Больного доктораможно было доставить в одну из береговых больниц, но, во-первых, за операциюнадо платить огромные деньги в иностранной валюте, а во-вторых, как раз впоследнее время доктор проявлял признаки неблагонадежности - рассказывалантисоветские анекдоты, под подушкой у него нашли книгу Авторханова"Технология власти", и вообще не было никакой гарантии, что он несбежит. Поэтому капитан Колотунцев (прототип Коломийцева) отдал приказ идти нек канадскому берегу, а к Курильским островам. По пути к этим островам доктор вотчаянии и сделал себе операцию, после которой он уже никаких романсов неслушал, поскольку умер.

- Скажи,- торопил меня с ответом Ефим,- им, на Западе, такаяистория должна же понравиться? Если название скучное, могу придумать что-тодругое. Например, "Харакири". А? Здорово? Если нужно, можно разбавитьсексом. У нас на корабле, между прочим, была одна повариха, она жила со всемэкипажем.

- Повариху не надо,- сказал я,- лучше повара. На Западелюбят больше про гомосексуалистов.

- Это правильно,- серьезно сказал Ефим. Он остановился,достал из портфеля большой блокнот и, держа в зубах перчатку, сделалсоответствующую запись.- Между прочим, у нас там действительно был один педик,но не повар, а штурман. Причем жил он, не поверишь, с первым помощником.

- А помощник был кто?

- На кораблях первым помощником называется замполит,-объяснил он, не уловив скрытого в моем вопросе ехидства.

- Значит, их было два педика?

- Почему ты так думаешь? - вскинулся он.

- Я ничего не думаю, а слушаю. Ты сам сказал, что штурманбыл педиком и жил с замполитом. А замполит кто был?

- Вот черт! - ахнул Ефимов и дернул портфель.- Надо же!Такая ерунда, а я до нее не додумался. Потому что я, знаешь, старался обращатьвнимание на другие детали. Постой-ка! - Он опять полез в портфель за блокнотом.-Вот дурак-то! Так все просто, а я не подумал.

То, что он не подумал, меня как раз нисколько не удивило. Онвсегда бы не в ладах с логикой, и его сочинения были полны несуразностей,которые могли пройти только у нас. О чем я Ефиму на этот раз вполне откровенносказал. А еще сказал так:

- Ну, допустим, ты напишешь такой роман. Во-вторых, когдаэто еще будет...

- Я пишу быстро, ты это знаешь,- перебил он.

Мы дошли до конца бульвара и, собираясь повернуть,остановились у стенда с областными газетами. Приезжий в длинном полупальто итемных валенках с галошами, упираясь глазами в "Воронежскую правду",зубами отрывал от длинного батона большие, похожие на вату куски и заглатывал.В другой руке он держал авоську тоже с батонами.

- Допустим, даже напишешь быстро. И его там напечатают. Ноеще неизвестно, будет успех или нет, а здесь ты все потеряешь. Конечно, если тынамылился в Израиль...

- Ни в коем случае! - резко возразил он.- Я за эту землю,-сказал он напыщенно,- кровь проливал. Я останусь здесь, я буду бороться,драться, кусаться, но унижать мое человеческое достоинство не позволю. До чегообнаглели, шапку и то не дают. Ты сколько книг написал: две? три? Но ты жеходишь в шапке, а я одиннадцать, и вот! - он так хлопнул себя по лысине, чтоприезжий взглянул, повернулся всем корпусом и стал нас разглядывать с кускомбатона во рту.- Это я не вам,- сказал ему Ефим и сконфузился.

На обратном пути я объяснил Ефиму, что написал не две и нетри книги, а шесть, что для литературоведа немало, а мою козлиную шапку мненикто не давал, я ее сам купил в позапрошлом году на кутаисском базаре.

- А у тебя,- сказал я,- шапка была получше моей, но ты ееотдал Тишке.

- И что же ты мне советуешь? Забрать шапку назад? - Ефимостановился, крутя портфель, смотрел на меня с интересом.