- Никак,- пожал плечами Ефим, начиная сознавать, что генералзаманил его в ловушку.

- Что значит никак? На здоровье не жалуетесь?

- Не-ет,- Ефим решил держаться благоразумно.

- У психиатра давно не были? - неожиданно спросил блондин иснова достал расческу.

- А вы кто такой? - спросил Ефим.

- Неважно,- уклонился блондин.

Без скрипа отворилась дверь, и неслышной походкой вошелнекто в сером. Он каким-то ловким и неприметным движением кивнул всем сразу иникому в отдельности, проскользнул вдоль стены и сел позади Бромберга. Никто невскочил, не всполошился, все даже вроде сделали вид, что ничего не произошло,но в то же время возникло едва заметное замешательство, перешедшее внапряженность, все словно почувствовали присутствие потусторонней силы.

Как только этот серый вошел, Каретников загасил сигарету,ткнув ее в горшок с фикусом, Соленый потушил свою о ножку стула, а Бромберг нацыпочках приблизился к столу Лукина и раздавил свой окурок в мраморнойпепельнице перед самым носом генерала. Тот посмотрел на Бромберга удивленно,поморщился, отодвинул пепельницу и, обращась ко всем, негромко сказал:

- Товарищи, мы собрались, чтобы разобрать заявлениеприсутствующего здесь Василия Степановича Каретникова, которое я сейчасзачитаю.

Каретников отошел от окна и скромно занял место позадичеловека в сером, а Лукин снял очки и, заглядывая в бумагу сбоку, стал читать.Ефим немедленно извлек из портфеля блокнот, ручку и, устроив блокнот на колене,стал торопливо конспектировать читаемое. Заявление Каретникова было написано встранном возвышенно-казенном стиле с претензией на художественность. Обращаяськ писательской общественности, заявитель сообщал, как, пользуясь егоисключительной доверчивостью и постоянно оказываемым вниманием писателяммладшего поколения, литератор Рахлин проник в его квартиру под предлогомознакомления со своей новой рукописью. Рукописи он, однако, не предъявил, нопросил потерпевшего употребить свое влияние для предоставления ему, Рахлину,незаслуженных льгот. Получив решительный отказ, вымогатель перешел от просьб кугрозам, а от угроз к действиям и совершил ничем не спровоцированное бандитскоенападение самым безобразным и унизительным способом, в результате чегоКаретников вынужден был обратиться к врачам, утратил трудоспособность и неможет заниматься исполнением своих повседневных литературных, государственных иобщественных обязанностей.

"Адресуясь к своим товарищам и коллегам,- заканчивалсвое заявление Каретников,- я прошу разобрать поведение Рахлина, вынести емусоответствующую оценку и тем самым защитить честь и достоинство одного изактивных членов нашей, в целом сплоченной и дружной, писательскойорганизации".

Заявление было выслушано в скорбном молчании.

- Василий Степанович,- почтительно спросил Лукин,- вы имеетечто-нибудь добавить к вашему заявлению?

- Я не знаю, что добавлять,- пожал плечами Каретников.-Палец нарывает, и меня уже кололи антибиотиками.

- Я бы, в таком случае, прошел курс уколов от бешенства,-бодро пошутил Бромберг, но его не поддержали, потому что шутка, ударяя поРахлину, одновременно задевала Каретникова и в целом получилась сомнительной.

- Да вот так,- уточнил Каретников, смущенно улыбаясь.-Теперь я не могу писать, а завтра у меня районная партконференция, встреча сделегацией афро-азиатских писателей, потом секретариат, заседание в Комитете поЛенинским премиям, сессия Верховного Совета. Как я туда пойду? Не могу же я тамзаседать в таком виде. Я, конечно, не хотел писать это заявление. Женанастаивала, чтобы я прямо звонил генеральному прокурору. Вероятно, так иследовало бы сделать, но мне, откровенно говоря, не хотелось выносить сор изизбы и выставлять в дурном свете перед общественностью наш прекрасный и дорогоймоему сердцу союз. Я надеюсь, что секретариат может защитить своего товарища ибез вмешательства правоохранительных органов,- Василий Степанович бросилвопросительный взгляд на макушку сидевшего перед ним человека в сером и тихосел.

- Конечно, можем,- решительно отозвался Лукин и тожепосмотрел на человека в сером.- Но, прежде чем разбираться, я должен дополнитьзаявление Василия Степановича тем, что эта скандальная история стала достояниемвраждебной западной пропаганды. Я думаю, что некоторые из присутствующих слышали,что вчера одна зарубежная антисоветская радиостанция передавала...

- Я лично эти передачи никогда не слушаю,- сочла нужнымзаметить Наталья Кныш.

- Такую дрянь ни один порядочный человек не слушает,- отсебя мрачно добавил Соленый. Лукин посмотрел на Ефима:

- Товарищ Рахлин, вы тоже ничего такого не слышали?

- Простите? - Ефим оторвал от бумаги ручку и посмотрел наЛукина.

- Я вас спрашиваю,- повторил Лукин скрипучим голосом,- вытоже ничего такого не слышали?

- Это ваш вопрос? Правильно? Сейчас, минуточку, я егозапишу.Записал: "Вы тоже ничего такого не слышали?" - Поднял глаза наЛукина: Какого такого?

Лукин, слегка теряясь, посмотрел на человека в сером,перевел взгляд на Ефима.

- Вас спрашивают...- начал Лукин.

- Минуточку.- "Вас спрашивают..." - старательнозанес он в блокнот и поднял голову.

- ...вас спрашивают, что вы можете сказать по поводузаявления... Да спрячьте вы свой блокнот! - вышел Лукин из себя.- Мы вас недиктанты писать пригласили.

- "...не диктанты писать пригласили..." - записывая,повторил вслух Ефим.

- Товарищи, да это же хулиганство! - закричал истерическиБромберг.Отнимите у него этот блокнот, или пусть он его спрячет.

- Ну зачем же, зачем же отнимать? - сказал Черпаковиронически.- Надо оставить, пусть пишет. Пентагону, ЦРУ, "ГолосуАмерики" нужен же точный отчет.

Ефим слышал, что разговор принимает зловещее направление.Рука его начала дрожать, но он продолжал лихорадочно водить пером по бумаге.Хотя не успевал, потому что выступавшие заговорили одновременно. Кныш упрекалаего в неуважении к коллективу. Шубин сказал, что был в Польше и видел следыпреступных действий так называемой "Солидарности". Ефим записал это,хотя связи между собой и "Солидарностью" не уловил. Но точнее другихбыл Соленый.

- Товарищи,- встал Соленый.- В повестке дня нашего заседанияобъявлено, что мы должны осудить хулиганский поступок Рахлина. Но это нехулиганский поступок. Это нечто большее. Ведь вы посмотрите. Василий СтепановичКаретников является выдающимся нашим писателем. На его книгах, всегда страстныхи пламенных, воспитываются миллионы советских людей в духе патриотизма и любвик своему отечеству. Своим поступком Рахлин вывел из строя руку, которая создаетэти произведения. Почему он это сделал? Потому что ему не дали какую-то шапку?