Любое государство в вечном долгу перед гражданами. В Израиле часто закрывали глаза на нужды преданного союзника — друзской общины. Недоразумения копились годами. Скудность земель тормозила строительство. Бюрократия и безработица вскармливали проблемы. Друзы оставались пасынками на земле предков. Служба в армии, полиции и других органах безопасности составляли основную занятость. Начислялась приемлемая зарплата, и пенсия включалась в государственный бюджет. Хотя армия становилась источником существования, для молодёжи она превращалась в ловушку. Приходилось отказываться от высшего образования в пользу военной карьеры.

Год за годом правительства, будь они левые или правые, относились к друзам небрежно. Друзские и арабские деревни мало отличались по уровню обеспеченности. Если государство не торопилось на помощь, то рядом всякий раз оказывались исламисты. Старейшины старались предотвратить вмешательство радикалов в жизнь друзской общины.

Вспышка гнева в Хорфеше превратилась в ураган. Деревня оказалась словно в кратере проснувшегося вулкана. Десятки демонстрантов шли по центральной улице с палестинскими флагами. Выкрикивали претензии, скандировали призывы. Подоспевшие силы полиции заблокировали шоссе.

Дороги в Израиле добротные, но в маленькой стране, невозможно пробросить магистраль, не ущемив чьи-либо права на собственность. Государство отторгает землю, выплачивая владельцам компенсацию. Но противоречий не избежать. Они возникают в случаях, когда земельные наделы имеют для хозяев уникальную ценность. Для израильских друзов фамильные участки из поколения в поколение составляли не только материальное, но зачастую духовное наследие.

Отчуждённую землю, перешедшую от отца сыну, и отцу от деда, можно сравнить с семейной реликвией, сбережённой в голодные годы. Золота в колечке ничтожные караты, но раз уж оно передавалось в роду из века в век, то становилось бесценным.

Старая автострада, пересекая страну с юга на север, пролегала вдоль друзских деревень. Десятки семей могли пострадать при постройке новой трассы.

Телекамеры нацелились на толпу. Заголовки газет заранее сложились в головах репортёров — «Друзы против строительства автострады», «Где она, хваленая лояльность?», «Беспорядки в деревне Хорфеш», «Мирная демонстрация переросла в насилие», «Активное сопротивление силам правопорядка», «Палестинские флаги в руках демонстрантов» и, наконец: «Раненные в рядах полиции и демонстрантов».

Старейшины Хорфеша и генерал Леви, начальник полиции северного округа, встретились в Народном доме.

— Если вы хотите добиться равенства в своей стране, разве нужно поднимать недружественные флаги? — задал генерал кинжальный для общины вопрос.

— Мы, друзы, решительно против подобных действий, — отстранились старейшины, — арабы, люди шейха Музаффара, издавна занимались подстрекательством. Мы надеемся, что протест нашей общины вдохновит правительство на принятие своевременных мер. Хотелось бы надеяться на изменение приоритетов. И не только потому, что пожар следует тушить. О верных союзниках нужно своевременно печься.

Генерал предъявил лидерам друзских селений пакет мер, срочно принятых в канцелярии премьер-министра. Кроме экономических преобразований, правительство законодательно закрепляло особый статус израильских друзов. И меморандум взаимопонимания между друзами и государством благословили подписями обеих сторон.

Пока длились переговоры, демонстрантов угощали тирадами. Полиция имела краткий приказ — сдержанность. Увещевать толпу, в которой половина мужчин служила или служит в армии, следовало осмотрительно. Применение силы могло вызвать жёсткую реакцию. В деревне в каждом доме водилось оружие.

Когда стороны договорились, шейхи вышли успокоить народ, и толпа растаяла. Палестинские флаги втоптали в пыль сотни подошв.

Демонстрация всегда разнородна. Большее число участников сочувствовали настроению. Не создавали забот полиции. Пострадавшие из-за коренной причины протеста оказались в обидном меньшинстве. Наделы четырёх семей будущая автострада обещала похоронить под асфальтом почти полностью.

Четверо представителей старинных друзских родов стояли с мрачными от бессилия лицами. Покинутые общиной и униженные государством. Сызмальства они знали друг друга. Жили вместе на смежных участках — так же, как их предки на протяжении сотен лет.

Четыре рта извергали проклятия. Четыре пары рук сжимали в кулаках камни, приготовленные для полиции.

Способов избежать дурных обстоятельств оставалось множество. Но ни единого, чтобы избавиться от душевных мук. Собрав сладкую патоку с горя, словно пчёлы цветочный нектар, разбежались репортёры. За ними отступила полиция.

«Бой проигран? Впереди битва!» — совпали мнения друзов, и они разошлись по домам. Встретиться, чтобы обсудить план действий, договорились у Буза Асада.

Буз единственный из них жил холостяком. Несколько лет назад он хотел жениться. Въехать с семьёй в дом, построенный отцом. Накануне свадьбы он отправился в Хайфу развеяться. Судьба, ухмыльнувшись, преподнесла ему сюрприз, вывернутый наизнанку. Полагая, что вероятность повстречать в городе знакомых ничтожна, он в обнимку с подружкой попался на глаза будущему тестю. Тот в городе выбирал подарок жениху любимой дочери.

Измена гнусна в представлениях любого народа, но отвратительна среди друзов. Они, в отличие от мусульман, всегда придерживались моногамии. Считали супружескую неверность кровным преступлением. Непоправимым злодейством.

Не будь отец Буза уважаемым в общине человеком, удостоился бы наследник изгнания из деревни. Невеста сникла в жестокой депрессии. Поговаривали, что она в шаге от самоубийства. Презрение односельчан не знало границ. Беспрестанно преследовало отщепенца. Вот и жил он изгоем в двухэтажной вилле на двести сорок квадратных метров — безнадёжным затворником. Дом возвышался за приземистым каменным забором. Сквозь закрытые окна не слышалось ни звука. Усадьба казалась проклятой, как будто хозяева покинули её навсегда.

Буз, небритый и одетый неряшливо, подошёл к кованым воротам. Во дворе хозяина дожидалась перезрелая девственница-тишина. Щелкнул замок, калитка открылась.

Округлые булыжники встретили хаосом, словно здесь повздорила куча шаров из кегельбана. Он по обыкновению озадачился: «Надо как-нибудь почистить двор».

Сомлевший на солнце Мавр поднял голову, насилу разлепил глаза. Хвост перестарка ротвейлера шевелился в пыли. На террасе белели пластиковые кресла. Буз раздражённо сплюнул. В голове, словно слепые черви, юлили нехорошие мысли. Путались и уползали под крыльцо. Вспомнились последние сборы. Военная база, смотровые вышки, приятная тяжесть M16. Раскалённая за день будка, будто зевая, выдыхала жар. Глаза слипались, сопротивляться невыносимо. Но когда тень дерева удлинилась и отскочила в сторону, почудилось, что сон исчез восвояси. Встряхнувшись, Буз сжал ручку прожектора.

— Кто там? — крикнул он, шаря лучом по забору. Ночь отозвалась шорохом. Решил досчитать до пяти. Если не ответят, пусть пеняют на себя. Тень внезапно облачилась в подвенечный саван. Поползла к вышке и запричитала: