Буза распирало от удовольствия. Он встал и слово в слово, передал речь гостя. Абу-Кишек, прихлёбывая чай, настоянный на травах, поощрительно кивал.

Друзы слушали, польщённые интересом к себе могущественной организации. Обласканной многими странами, обладавшей неограниченными финансовыми возможностями. Но подспудно осознавали опасность связи с ней.

Шейх Музаффар часто попадал под арест, но всякий раз оказывался на свободе. Ни связи с членами Кнессета, ни элитные адвокаты не являлись причиной. Каждый арест вызывал бурные демонстрации сотен тысяч мусульман. Пятидесятилетний имам имел множество последователей, готовых умереть за него. Ему предъявляли обвинения в реальных преступлениях. В связях с террористическими организациями и сборе для них денежных средств. В расистских призывах. В торговле оружием и наркотиками. В этом человеке с окладистой бородой бурлила незыблемая уверенность в своей правоте. Она то и возводила его в лидеры.

Когда Буз закончил речь, на улице зажглись фонари. Исчезла череда машин. Свет фар вспыхивал изредка.

— Друзья! — сказал с тихой задушевностью Абу Кишек, — ваша четвёрка в сборе, и я могу передать просьбу скромного служителя ислама — шейха Музаффара. В наше жестокое время немного найдётся смелых людей, решивших отстаивать свои права. Имам Музаффар просит вас об одолжении — встрече, чтобы иметь возможность лично засвидетельствовать почтение и признательность. Их вы завоевали в мужественной борьбе. Что скажете на это, братья муахиддун?

Друзы переглянулись и заговорили разом.

— Да, конечно… Но где, как? За шейхом наверняка слежка…

Анвар, прикусив среднюю фалангу пальца, выглядел озадаченным. Что-то в нём перекликалось со средневековым авантюристом. Первым делом, острый из-подо лба взгляд, массивная нижняя челюсть и свисающий к горбатый нос. Седина, обесцветив короткую стрижку, наливалась серебром у висков. Бугры мышц распирали одежду, как поднявшееся тесто. Он не мешал друзьям выговориться. Улыбнулся по-пиратски врасплох:

— Мы можем и должны занять достойное место в этом мире. Надоело быть игрушкой в руках продажных шейхов. Я не верю им ни на грош и с сегодняшнего дня живу сам по себе. Земли наших предков принадлежат нам по закону и не станут разменной монетой. Но скажи, Махмуд, какие гарантии безопасности и конфиденциальности нашей встречи?

— Теперь я действительно убедился, что вы не только смелые, но и дальновидные люди. Вы правы — осторожность не повредит. Зачем разъярять быка красной тряпкой! У шейха много врагов, поэтому о месте и времени встречи условимся в следующий раз. Вы не против?

— Не против, — обменявшись взглядом с Анваром, ответил за всех Монир, самый старший из четвёрки.

— Чудесно. Братья мои друзы, к сожалению, мне пора… Вам есть, что обсудить. Я позвоню через несколько дней, и мы окончательно договоримся. Позвольте поблагодарить за тёплый приём. Пожелать счастья вам, вашим домам и семьям. Я ухожу, не нужно меня провожать.

Абу-Кишек вышел. Друзья сидели, не решаясь взглянуть друг на друга. Иногда недосказанность вредит признанию. Но как часто осознание ошибки умножает ложь.

Яростный лай застал хозяина дома с подносом в руках.

— Мавр давно так не бросался, — воскликнул он и выбежал наружу.

Послышались крики. Буз появился на пороге с псом на поводу. Мавр упирался. Рвался наружу.

— Неудобно… Вдруг вспомнил, что он… Вот собака!

— Кто? — приподняв бровь, поинтересовался Акель.

— Ну, не Махмуд же, — огрызнулся Буз, и друзья рассмеялись.

— Как сказать, как сказать, — не унимался Монир, — поручиться за араба — то же самое, что доверять псу.

Анвар, ударив в ладони, остановил спор:

— Предлагаю разойтись по домам… Пусть каждый решит, как лучше поступить. Странно сбежались обстоятельства. Завтра, если Буз не возражает, сойдёмся здесь… Часов в девять вечера…

Все согласились, и Буз остался один в пустом доме. Из окна наблюдал, как друзья побрели к машинам, и, когда все скрылись из виду, заметался в гостиной, возбуждённо нашёптывая вслух: «Сам шейх Музаффар…», «Пусть дрожат…», «Теперь покажем, где чья земля и кто такой Буз Асад…».

Единственная блажь, против которой бессильны восточные люди — лесть. Четверо друзов удостоились уважения легендарной в мусульманском мире личности и не смогли удержаться от соблазна. Хотя и осознавали порочность посулов. Возможно, при других обстоятельствах уловки Абу-Кишека разбудили бы здравый смысл, но шейх Музаффар точно рассчитал выгоду из эмоциональной бури друзов. Собравшись вечером следующего дня, они сошлись во мнении — встреча с шейхом, удостоенным бдительности всех спецслужб Израиля, должна состояться. Но даже тот факт, что Махмуд обещал позвонить, не узнав ни одного из телефонных номеров, не привлёк их внимания.

Через пару дней Буз отправился в Хайфу к старинной подружке, соратнице его холостяцких дней. Он давно не видел её и стосковался по интиму. Мобильник зазвонил в неподходящий момент. Бузу пришлось, скрепя сердце, прервать энергичную атаку. Махмуд Абу-Кишек, выпускник Кембриджского университета, торопился сообщить о встрече.

— Шоссе Ерушалайм. В Яффо. За мечетью первый поворот в сторону моря. Ресторан «Калабуни и сыновья». Утром, восемь часов, в ближайшую среду, — сообщил он.

Рассвет разодрал ночную пелену в клочья. Тёмные лоскуты блекли и прятались за фасады зданий. Похожая на жёлтую заплату луна заглядывала в пустые глазницы Яффского маяка. Он отслужил сотню лет и, подарив хрустальную линзу собрату в Ашдоде, уже с полвека оставался дневным ориентиром. Клейкая сырость, как губка, впитывала палитру огней и благоуханий. Первозданными они ощущались только по утрам. Трогательно светились фонари. Словно впервые пахло морем и рыбой. Рыбаки в этот час торговали предрассветным уловом с пришвартованных лодок. Ветер подмешивал запахи кокосовой стружки, корицы, тушёного мяса и нута. Доносились крики зазывал из продуктовых лавок. Как и три тысячи лет назад, узкие улочки вели к набережной. По истертой до блеска, словно лакированной, брусчатке, под верёвками с бельём, протянутыми между крышами зданий, спускались к причалам первые покупатели. Преимущественно арабы в белых халатах, клетчатых «арафатках» и шлёпанцах на босу ногу. Женщины, безликие тени своих повелителей, семенили поодаль в чёрных хиджабах, подгребая полами одежд походя брошенный мусор. Час туристов, спешивших в вещевые ряды, ещё не настал. Время застряло у шлагбаума на въезде в порт, когда продавец халвы, измождённый и очень смуглый старик, опустился на колени для намаза.

На четвёртой трассе Акель Халаби разогнал «Опель» так, будто мечтал взмыть к облакам, но в Тель-Авиве стал осторожнее. Здесь он бывал редко. Рядом с ним, сросшись с сиденьем, скучал Анвар, позади глазели по сторонам Буз и Монир. Яффо встретил друзов настороженно. Как будто в их визите крылся подвох. Было пасмурно. Некстати напрашивался дождь. Виды в окнах быстро мелькали, словно руки шулера тасовали колоду карт. Уют антикварных лавок исподволь уступал место упадку, кое-где даже краху. Оборванным проводам на столбах, развалинам, мусорным останкам и праздным сквознякам. Богемные граффити — мыслители древности в загадочных позах, нездешние гендерные идолы и психоделические волы на эпикурейских пастбищах сменились вооружёнными монстрами с кровоточивой символикой террористов. На вывесках иврит и латиницу потеснила арабская вязь. Стали явственней слышны крики чаек и кислая вонь трущоб. Казалось, в глубине кварталов разверзнутся предместья Дамаска или Каира. К реальности возвращали небоскрёбы Тель-Авива. Они уже виднелись.