Удар был метким и страшным. У себя дома Каттай однажды виделказнь незначительного вельможи, злоумышлявшего (как объявил глашатай) противгосударя шулхада. Палач, вооружённый кнутом, с четвёртого удара убилосуждённого… Люди говорили, за такое милосердие ему было щедро заплачено. Таквот – тот палач мог бы у Шаркута многому поучиться. Раба отбросило и сбило сног, гружёная тачка упала набок и всей тяжестью придавила цепь-пуповину.Досадливо ругаясь, подбежали двое надсмотрщиков. Бунтовщика высвободили ивздёрнули на ноги, живо просунув ему между спиной и локтями толстую палку.Другие невольники катили свои тачки мимо. Редко кто поднимал глаза посмотреть,что произошло. Каждый знал, сколько тачек он вывез и сколько ещё осталось доназначенного урока. Не выполнишь его – ляжешь спать голодным.

Это было гораздо важнее всего, что мог выкинуть непокорный…

Распорядитель свернул свой кнут и подошёл.

– Ну? – сказал он. – Когда наконец прекратишьсвои шуточки, носорожье дерьмо?..

Каттай тут только рассмотрел, что невольник был чернокожий.Красивый, очень крепкий мужчина с точёным и выносливым телом воина, ещё несломленным каторгой. По выпуклым мышцам груди пролёг глубокий, сочащийся кровьюслед от удара. Шаркут знал, как бить, чтобы остановить и должным образомнаказать, но не изувечить. Он помнил, во что обошёлся руднику этот невольник, ицена ещё не была им отработана.

– Если ты, Мхабр, в бою так же ловко орудовал копьём,как здесь тачкой, не удивляюсь, что малыши пепонго взяли тебя так легко! Или тысам сдался в плен?

Мономатанец даже с заломленными руками возвышался надраспорядителем на добрых полторы головы – Шаркут при всей своей силе былкряжист, но невысок.

– А что они сотворили над твоей женой, вождь? Этиловкие маленькие пепонго, я слышал, так здорово умеют укрощать рослых,полногрудых красавиц сехаба…

Чёрного воина держали умеючи и крепко, он не мог ни ударить,ни пнуть ногой. Он посмотрел на Шаркута и плюнул. Не в него, просто себе подноги. По верованиям его родины – а там давали пощаду врагу, схватившемуся задревко оружия, – это было страшнейшее оскорбление. «Я настолько не желаюиметь с тобой ничего общего, что нас не свяжет даже плевок!..»

Шаркут, как выяснилось, это очень хорошо знал. Его кнутснова вылетел из-за пояса, он перехватил рукоять, как дубинку, и её увесистыйконец, выточенный из твёрдого дерева, врезался мономатанцу под рёбра. А потом,долей мгновения позже, так, что два удара почти слились, – в самый низживота.

Надсмотрщики выпустили чернокожего, и он свалился, не всостоянии вздохнуть. Некоторое время он только корчился, судорожно дёргаясь иизвергая зелёную желчь. А потом, когда смог наконец набрать в лёгкиевоздуху, – он закричал.

Его гордость воина начала-таки давать трещину…

– Этого в забой, – велел Шаркут. – Приковатьи заклеймить, а дальше посмотрим.

И, более не оглядываясь, пошёл дальше, к лестнице. Рабов врудниках – тысячи, и строптивцев среди них гораздо больше, чем ему хотелось бы.Примерно накажи одного, проявившего открытое непокорство – и, глядишь, десятьдругих хорошенько подумают, прежде чем отважиться на какую-то дерзость… МастерКаломин потащился за распорядителем, вполголоса продолжая бранить мономатанца,едва не раскрошившего о стену его старые кости. Каттай больше не приставал крудознатцу с расспросами. Маленького халисунца трясло так, что челюсть нестояла на месте, а пальцы сделались ватными. Сейчас для него наступит времяиспытания, и он ошибётся. За лобной костью пульсировала уже знакомая боль. Онобязательно ошибётся. Чудесная способность, которую обнаружил в нём господин КсооТарким, оставит его и больше не возвратится. Его признают бесполезным. Егоприкуют и заклеймят, как несчастного мономатанца. А когда он выбьется из сил –скажут, что он лентяй и не желает работать. Господин распорядитель вытащит кнути…

В глазах потемнело. Каттай остановился, привалившись к стене– шершавой, с торчащими углами камней. Сейчас он упадёт. Даже ещё не добравшисьдо двадцать первого уровня. И его сразу признают ни к чему не годным. Сейчас онупадёт…

– Эй, мальчишка! Ты что там, уснул? – прозвучалголос Шаркута.

– Я… – с трудом выдавил Каттай. – Я… ясейчас…

– А ты у нас, оказывается, неженка, – насмешливо,но совсем не гневно проговорил распорядитель. – Рудничной пыли не нюхал.Привыкай!.. Ну-ка, нечего раскисать!..

Каттай, сделав усилие, отлепился от стены и поплёлся следомза ним.

Мало найдётся камней, равных изумруду. Благо торговцу,завладевшему Зеницей Листвы! Даже самый дешёвый, золотистого отлива каменьпринесёт немалый достаток, а уж тёмный, хвойного цвета, безупречно чистыйкрасавец будет продан даже прибыльнее алмаза. Благо и носящему при себеизумруд. Обладатель чудесного самоцвета никогда не пожалуется на зрен??е, его нетронет ядовитая гадина и до конца жизни не побеспокоят скверные сны. Его сердцеостанется неподвластно отнимающей силы болезни и устоит передзаговором-присушкой. Он не заболеет чумой, не утратит хладнокровия и непотеряет надежды…

Надежда может пропасть лишь у того, кто этот самый изумруддобывает.

Ибо здесь, под Южным Зубом, дивные дорогие кристаллы сиделив граните. И гранит этот отличался редкой несокрушимостью. Забой на двадцатьпервом уровне пользовался среди каторжан весьма дурной славой. В нём погибалилюди, и те, кто там бывал, утверждали: когда удавалось выворотить очереднойкусок скалы, на поверхности излома бывали видны чёткие письмена, серо-багровыепо розовому. Их никто не мог прочитать, но рудокопы не сомневались – то былипроклятия. Гора гневалась и страшно грозила двуногим паразитам, святотатственнопроникшим в её плоть…

Южный Зуб нередко наказывал тех, кто тревожил его своимизубилами и кайлами. Но для каторжан изумрудной копи он приберёг, похоже, самоескверное. Жила, в которой сидели великолепные, тёмного блеска камни, внезапноистончилась и пропала, вильнув за пустой гранитный желвак. Этот гранит не нёсдаже вросших в камень проклятий, да они и не требовались: закалённый металл,высекая искры, со звоном отлетал прочь.

Каттай и мастер Каломин должны были порознь определить, чтов действительности содеялось с жилой. То ли иссякла она, и тогда забой надлежитбросить; то ли продолжается в глубине, а значит, следует, не считаясь сзатратами, желвак обойти или прорубить – и тогда копи обретут новую жизнь…

* * *

Рабы, обычно трудившиеся в забое, теперь сидели кучкой возлевхода в него. Каттай обратил внимание, что двое были прикованы цепью к кольцуна стене. Ошейники на тощих жилистых шеях, на руках и ногах – кандалы… Вместоодежды – вшивые лохмотья, утратившие уже всякую форму и цвет. У того и удругого даже сквозь слои грязи просматривалось клеймо на груди: три зубца вкруге. Один из двоих всё время кашлял. Другие рабы старались держаться подальшеот закованных. Каттай не сумел как следует рассмотреть добытчиков самоцветов –только вереницу глаз, поблескивавших в вечной полутьме. Факелы на передвижнойподставке озаряли вход в забой тусклым трепетным светом. Они нещадно коптили,стена и потолок возле них покрылись жирными хлопьями сажи…