– А по-моему, глупо он умер, этот Корноухий. Да необидится на меня его дух за эти слова…

– Вот как? – усмехнулся Дистен. – И что бы тыстал делать, оказавшись вместо него там на камнях?

– Я не оказался бы на камнях. Если бы мою цепьперебило, я не бросился бы бежать прямо сразу, пока надсмотрщики настороже итотчас увидят меня. Я прикрыл бы оборванную цепь хоть тряпкой, хоть собственнойгорстью. И удрал, скажем, ночью, когда всё успокоится!

– А ты из живучей породы, малыш, – заметил Дистен.

Харгелл подошёл к ним, поигрывая палками. Он ловкоподбрасывал их одной рукой. Подбрасывал обе вместе и ловил, не роняя. Ктоотважится дерзить человеку, чьё оружие растёт прямо из ладони, послушноемалейшему движению пальцев?

– Я вам поговорю о побегах!.. – зарычал он наневольников. – Вот попадёте в забой, там и мечтайте!.. А пока – не спатьна ходу!..

Щенок отвернулся. Он успел уяснить, что прямой взгляд могбыть истолкован как дерзость и стать причиной побоев. Он отвёл глаза… И увидел,как далеко позади каравана, над снежником, край которого срезал унёсшийКорноухого обвал, быстро промелькнули две крылатые тени.

– Что это было? – спросил он Дистена, когдаХаргелл ушёл обратно к повозке. – Они полетели туда, где случился обвал…

– Трупоеды, – был ответ. – Падальщики. Тут многотаких птиц. Я слышал, они промышляют в рудничных отвалах, куда сбрасываютумерших рабов…

Щенок молча кивнул и снова стал смотреть назад, гдепромчались над белизной рыжее и чёрное пятнышки. В горах расстояния обманчивы,но у охотника, выросшего в лесу, было очень острое зрение. И потом, он жеблизко видел камни, мимо которых они пролетели. Он знал, какими бывают орлы.Так вот: не родилась ещё птица, чьи крылья обладали бы подобным размахом. Ибыли вдобавок устроены совсем не по-птичьи, а скорее как у летучей мыши, номышь – маленькая, а эти…

И ещё: он мог бы поклясться, что на спине у каждого измогучих летунов сидело по всаднику. Щенок долго смотрел в ту сторону, ноудивительные существа так больше и не показались. А потом дорога повернула,огибая громаду холма, и место, где случился обвал, окончательно пропало извиду.

Три громадные горы, прозванные Большим, Средним и ЮжнымЗубами, ещё несколько дней неторопливо шествовали навстречу каравану КсооТаркима. Иногда они совсем скрывались за обрывистыми вершинами соседей, потомвновь вырастали перед глазами, величаво поворачиваясь, смотря по тому, как шладорога. Сколько бы ни говорили, будто все три внутри были пронизаны, словномышиными норами, ходами-выработками, снаружи этого нипочём нельзя было заподозрить.Горы как горы – ни замков на склонах, ни дыма подземных плавилен, струящегосяиз-под скал. Никогда не подумаешь, что внутри Зубов и под ними располагалосьсвоего рода маленькое государство с правителями, небольшим войском… и тысячнымископищами рабов. В которые очень скоро должны были влиться ещё несколькодесятков людей…

Дорога день за днём поднималась всё выше. Тарким не зрякорпел над книгами, выбирая для своей поездки наилучшее время. Уже далеко внизуостались последние жилистые рощи, уже рукой подать было до границы вечныхснегов, но дни стояли тёплые и погожие, так что идти было иногда даже жарко.Купцу, таким образом, не пришлось тратиться на тёплую одежду для рабов. Толькона одеяла – ночами, когда солнце уходило с небес, близкие вершины дышалиледенящим морозом. Лужи, натаявшие за день, к утру покрывались ледком. Каждыйвечер из повозки, из-под мешков, вытаскивали по два бревна в рост человека.Надсмотрщики разводили костёр, и вереница рабов скучивалась кругом огня.Харгелл с подручными несли стражу, зорко следя, чтобы в течение ночи рабыменялись местами и никто не мёрз во внешнем кругу, выпихнутый более сильными.

А потом однажды к полудню – и это был ослепительный, весёлыйсолнечный полдень, с синими и медно-розовыми отсветами по белизне близкогоснега – пегая кобыла вынесла Таркима на очередной перевал и звонко заржала,что-то увидев там, впереди. Спустя несколько мгновений слуха рабов в караванедостигло ответное ржание. И это было не эхо. Из-за скалы на повороте дорогиподавала голос другая лошадь. Люди увидели, как Тарким привстал в стременах ипомахал кому-то рукой.

– Никак встретил рудничную стражу!.. – сказалДистен, и в его голосе прозвучала тоска. Шагать целый день прикованным за руку,а по ночам пытаться согреться у скудного костерка – занятие не из самыхвесёлых, но в путешествии успел установиться какой-никакой быт, сложиласьприязнь или неприязнь с соседями по веренице… И от Таркима, а паче от Харгеллас помощниками уже более или менее знаешь, чего ждать… И вот всё снова ломается,и совсем скоро будет новый хозяин, новые надсмотрщики, новый труд… и ты неможешь ничего изменить, не можешь даже отдалить это неведомое или приблизить,можешь только переставлять ноги, увлекаемый общей цепью… точно осуждённый,восходящий на плаху. Да, собственно, ты и есть этот осуждённый, ты так же, какон, уже не вполне принадлежишь миру живых, потому что тебя не просто продадутновым владельцам – здесь каторга, где путь раба безрадостен и тяжёл и кончаетсяобыкновенно в отвалах…

Дистен нашёл глазами нестерпимо-яркое горное солнце инесколько мгновений прямо, не моргая, смотрел на него. Потом из глаз потеклислёзы, и он отвернулся.

– Запомните это солнце, ребятки, – сказал он Щенкуи Волчонку. – Может, больше вы его не увидите уже никогда…

Напряжение и страх многих делают говорливыми; то, о чём неудосужились расспросить друг друга дорогой, вдруг предстаёт жизненно важным.Волчонок спросил:

– За что тебя сюда продали? Ты тоже был вором, какКорноухий?

Дистен по кличке Должник ответил:

– Я был гончаром. Я занял денег и не смог вовремярасплатиться. Я отдал дом и имущество, потом продал в рабство себя самого,чтобы моя семья не пошла по миру. А спустя год оказалось, что человек, которомуя был должен, обманом помешал мне выплатить долг. Я не смог заставить егоотвечать перед законом: у нас в Саккареме раб не имеет права пойти к судье ипожаловаться на свободного. Но есть законы превыше тех, что установлены шадом…Я пошёл и убил этого человека. Когда стали разбираться с наследством, обманвскрылся, и моя жена с дочерьми получила наш дом обратно…

– Почему же они не выкупили тебя? – спросил Щенок.

Дистен внезапно озлился:

– А твоя семья почему тебя не выкупила? Ты былнепочтительным сыном? И с чего это я должен держать ответ перед тобой,мальчишка?

У Щенка стало такое лицо, с каким наступают на недавноперебитую и неизвестно, надёжно ли зажившую ногу. Он сказал:

– Хорошим или плохим я был сыном, это я узнаю, когдаумру и предстану перед Прародителем Псом. А выкупить меня некому, моей семьибольше нет. И не разговаривай со мной, если не хочешь, не очень-то велика быларадость беседовать с тобой по-сегвански!