- Так вот ты какой, северный олень!

Я выдернул у него из рук паспорт и сказал:

- Сами вы - олень, - и зашагал к беззвучно смеющемуся Сазонкину.

***

Кажется, эта комнатка не была настоящим кабинетом Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической Партии Беларуси. Скорее сия клетушка напоминала кладовку: стеллажи с пыльными книгами и папками, прокуренный воздух, обшарпанный письменный стол, несколько стульев с протертыми сиденьями... Машеров сидел на краешке стола, в руках он мял сигарету. Вроде же бросил курить батька Петр? Или это байка?

Словно в ответ на мои слова, он щелчком пальцев отправил так и не прикуренную сигарету в полёт. Бумажный цилиндрик с отложенной смертью внутри ударился о стену и срикошетил прямо в мусорное ведро. Однако, могёт!

- Герман! - Машеров сделал пару шагов навстречу и протянул руку для рукопожатия. - Я уже весь издергался, если честно...

Петру Мироновичу было шестьдесят два года, но о старости, и тем более дряхлости и близко говорить не приходилось. Он не пил, уже - не курил, вел активный образ жизни, много бывал на свежем воздухе и вообще - выглядел отлично для своего возраста. Крепкий, импозантный мужчина. Волей-неволей на ум приходили образы "кремлевских старцев", и батьке Петру они проигрывали по всем статьям.

- Сам на нервах, Петр Миронович, - честно признался я, ответив на приветствие. - Не каждый день с людьми вашего уровня встречаюсь... Точнее - только с вами и встречался.

- А я - не каждый день встречаюсь с провидцами. Я вообще в провидцев и прочие подобные вещи не очень-то верил, до встречи с вами. Хотя на войне всякого навидался, да. Волей-неволей задумаешься... Ну, присядем?

Сазонкин сдвинул к столу табуретки, включил металлический электрочайник в розетку. Я оглядывался: паутина, облупленный потолок, лампочка без абажура...

- Зато - можно говорить без опаски, - улыбнулся Машеров.

Улыбка у него была приятная, но способность батьки Петра читать мысли напрягала. Чтобы как-то начать разговор, я достал из сумки папку и положил ее на стол.

- Вот, Петр Миронович. Это вам.

- Это то, о чем я думаю?

- Именно. Записал всё как можно более четко и понятно, в хронологическом порядке, со всеми подробностями, которые мне известны. Насколько я могу судить - вероятность всего, что связано с человеческим фактором - процентов восемьдесят - восемьдесят пять. А вот стихийные бедствия... По крайней мере, те, что я вспомнил - они будут. Произойдут, тут ошибки быть не может.

- Например? - Машеров смотрел, как Сазонкин разливает крепчайший чай по стаканам, колет сахар ножом в сахарнице.

- Например - семнадцатого мая сего года вулкан Сент-Хеленс, что в Соединенных Штатах, начнет извергаться. Будет сначала один взрыв, потом, двадцать пятого мая - второй. Погибнет что-то около шестидесяти человек. Среди них -фотограф Роберт Ландсбург. Фотоаппарат его найдут, пленку проявят, тело его - исчезнет, видимо - сгорит дотла. Ну, и чернохвостые медведи... То есть, нет - то олени чернохвостые, а медведи - обычные. Их тоже много помрет.

- Записал? - спросил Петр Миронович у Сазонкина.

Тот чиркал в блокноте карандашом, и, закончив стенографировать, кивнул.

- Ладно, это будет легко проверить. Да я и так - после Плесецка и той истории в афганском ущелье... Я ведь действительно уточнял, что там произошло - вы оказались на сто процентов правы. В общем - я вам верю. По крайней мере - верю в то, что вы не собираетесь вводить меня в заблуждение, и что вы вправду что-то такое знаете... Расскажите мне еще раз, как у вас это происходит? Ну, эти откровения? - Машеров стучал пальцами по ободку стакана, очевидно нервничая.

- Да какие откровения, Петр Мировнович? Я ведь не апостол Иоанн, чтобы у меня откровения были... Это что-то похожее на воспоминания. Что-то читаю, с кем-то общаюсь - и вспоминаю какие-то события, людей, ситуации, и вдруг понимаю - этого ведь еще не случилось! А потом оно начинает сбываться... Иногда это мелочи, как, например, с морёным дубом на дне излучины Днепра - я вот так вот вспомнил, прямо вживую представил, как будто некие типы околокриминальной наружности цепляют корчи со дна тросами и тракторами вытаскивают драгоценную древесину на берег, чтобы потом продать за рубеж. Ну, и дал наводку Волкову.

- Волков... Ох уж этот Волков! Я виделся с ним в середине апреля. Про вас мы тоже говорили. Я хочу его забрать в центральный аппарат, - почему-то разоткровенничался Петр Миронович. - Очень сильная личность, хоть и неоднозначная. Ему бы варягов на Царьград водить, а не заводом управлять... Но эффективный хозяйственник, этого не отнять - за то и ценю!

- И согласился уехать из Дубровицы? - прищурился я.

- Ха! В самую точку! Я понять не могу - у вас там в Дубровице какой-то особый микроклимат? Или коллективное помешательство- в одну и ту же сторону? Кому из толковых дубровчан повышение ни предлагаю - все начинают вежливо отказываться. Аргумент, конечно, хороший - мол, город свой любят... Я тоже, может быть, Ширки свои люблю! Вы вот вроде такой же - патриот малой родины, но в Минск-таки перебраться решили. В чем секрет?

- А я жениться тут, в столице, собрался. И обратно всё-таки уеду, годиков через пять, как Дворец зимних видов спорта у нас построят... - улыбнулся я. - Так что нет никакого секрета.

- И вы туда же! Погодите-ка, а что за история с еще одним Дворцом спорта? Про пожертвования на эти ваши единоборства - слышал, а про это...

- Ну, можно сказать, это я так намекаю на свой интерес в этом деле. Вы поспособствуете тому, что в Дубровице построят ещё и Дворец зимних видов спорта - с уклоном в биатлон, а я вам расскажу, где в Кабардино-Балкарии можно найти месторождение на девяносто тонн золота. А еще - ткну пальцем в некое якутское урочище, где имеется неразведанное месторождение алмазов, примерно на сто миллионов карат.

Я уже упоминал про свою дебильную суперспособность запоминать непроизносимые названия? Эти две ласточки тоже были оттуда.

Машеров откинулся на стуле:

- Гляди, Валентин Васильевич, какой у нас тут интересный товарищ вырисовался! И ведь не для себя старается, а для родного города!

- Погодите-погодите! - поднял открытые ладони я. - Что значит - не для себя? Я хочу, чтобы моя любимая женщина, будущая жена, жила вместе со мной