– Нет, – Саня повысил голос, ответил слишком поспешно и дажешлепнул ладонью по столу для убедительности.

– Значит, в школе вы не дружили. А в последнее время какиемежду вами были отношения?

– Да никаких не было отношений! Просто приятели. Бывшиеодноклассники.

– Кто из ваших общих знакомых мог знать о долге?

– Многие.

– Что значит – многие? Вы давали деньги при свидетелях?

– Нет. Артем забежал ко мне домой на пятнадцать минут, мывыпили по чашке кофе, я дал ему деньги.

– Ваша жена была дома в это время?

– Не помню… А, ну конечно, Наташи не могло быть дома. Весьиюль она прожила с сыном на даче у моих родителей.

– Стало быть, никто не видел, как вы давали Бутейко деньги икакую именно сумму?

– Никто.

– Почему, в таком случае, вы утверждаете, что о долге зналимногие?

– Да потому, что Артем в последнее время жил в долг. Он бралу всех, кто мог дать, и суммы были примерно одинаковые – от двух до четырехтысяч. Об этом все знали, кроме его родителей,

Илья Никитич задумался на секунду, чуть прикрыл глаза ибеззвучно отбил! пальцами дробь.

«Все, кроме родителей… однако о долге стало известно со словматери убитого. Она сразу назвала Анисимова убийцей и вспомнила про деньги.Позже, придя в себя после короткого обморока, назвала сумму – три тысячи.Собственно, о долге известно только с ее слов. Про угрозы тоже».

– Александр Яковлевич, а какие вообще у Бутейко былиотношения с родителями?

– Ну, как вам сказать? Сложные.

– Можно конкретней?

– Понимаете, родители Артема люди старомодные, все из себядобропорядочные, правильные и наивные до ужаса. Таким ничего нельзя объяснить.Если бы они узнали хотя бы приблизительные суммы его трат и его долгов, у обоихбы волосы дыбом встали.

Неожиданно для себя Саня хрипло засмеялся и не могостановиться. Он вдруг вспомнил, что отец Артема совершенно лысый. Следовательспокойно и терпеливо когда закончится приступ дурацкого нервного смеха. Но Санюуже просто трясло, из глаз брызнули слезы. Хохот перешел в плач. Следовательучастливо предложил воды. Зубы стукнули о стекло. Вода попала в дыхательноегорло.

– Я не убивал Артема, честное слово, – забормотал он,захлебываясь слезами и кашлем, – я понимаю, доказать невозможно, все противменя, улики, свидетели, но я не убивал. Конечно, вы мне не верите. Но я точнознаю, Артем не говорил родителям про свои долги. Его мама не могла знать. Иникаких угроз она не могла слышать. Просто у нее шок, понятно, единственныйсын.

Кашель отпустил. Илья Никитич молча протянул ему бумажныйносовой платок. Саня вытер глаза, шумно высморкался и немного успокоился, сталговорить медленно, монотонно, и следователю опять показалось, что он произноситзаранее подготовленный текст.

– Артем не вылезал из светской тусовки, каждый день долженбыл появляться на всяких презентациях, в ресторанах, в казино, поддерживатьзнакомства со знаменитостями. Ему хронически не хватало денег. Он одевался вдорогих бутиках. Он вообще был страшно озабочен своей внешностью, многие часыпроводил в примерочных магазинов, знал названия всех фирм-производителейодежды, мог лекции читать по истории костюма, но никогда этого не афишировал.Одевался нарочито небрежно, но в этой небрежности была особенная стильность, былшик. А шик – дело дорогое.

– И родители не замечали, что на нем дорогие вещи?

– Артем уверял их, будто покупает шмотки в самых дешевыхкомиссионках. Для них что Версаче, что фабрика «Красная швея» – один черт.Тряпка она и есть тряпка.

– Подождите, но в Москве давно нет комиссионных магазинов, –заметил Илья Никитич, – этого они тоже не знали?

– Родители Артема в последние годы покупали что-либо тольков угловом гастрономе. Только еду покупали. Кефир, хлеб, макароны. Всем, ктоприходил в гости, предлагали горячие черные гренки. Знаете, ломтики ржаногохлеба, обжаренные в подсолнечном масле. Со сладким чаем очень вкусно.Представляете, много лет подряд, из года в год, одно и то же угощение, жареныйчерный хлеб. С ума сойти можно. А одежду они не покупали вообще. Носили старую.У отца Артема все носки состояли наполовину из штопки. Пиджаки и пальтоперелицованные. Ну, знаете, когда вещь распарывают по швам, выворачиваютнаизнанку, потому, что там ткань меньше изношена, и сшивают заново. Мать Артемацелыми днями сидела за щвейной машинкой. Старенькая такая машинка, с ножнойпедалью, которая выглядит как фрагмент литой чугунной ограды.

Саня бормотал, глядя в одну точку, и все ждал, когда жеследователю надоест слушать этот бред. Но Бородин сидел молча, расслабленнооткинувшись на спинку стула, и глядел на Саню сквозь прикрытые веки. Сане дажепоказалось, что старик заснул. Ну и ладно, спокойной ночи. Он покосился на ИльюНикитича, без спросу вытянул из пачки еще одну сигарету, прикурил.

– Педаль качалась медленно, тяжело, у Елены Петровны отекалиноги. Она многие годы сидела за этой машинкой. И никогда, ни разу, не сшиланичего красивого, нарядного. Обметывала простыни, сострачивала огромные, какпаруса, пододеяльники. Артем как-то пришел в школу в плюшевой темно-зеленойрубашке, такой узкой, что казалось, сейчас лопнет по шву, и заявил, будто этопоследний писк моды, будто какой-то родственник привез из Парижа для своегосына, но у того слишком пузо толстое, не смогли застегнуть пуговицы. На самом делемать нашла на антресолях старое покрывало и сшила ему рубашку. А узкая онапотому, что осталось очень мало невытертой ткани. – Саня загасил сигарету иперевел дух. В кабинете стало тихо. Молчание длилось несколько минут.

«Он не верит, – с тоской подумал, Саня, – ничего у меня неполучается Сейчас он отправит меня назад в камеру»

Этого он боялся больше всего. Каждая! минута в тихомкабинете, наедине со спокойным, вежливым старичком, без вони и ужаса передсоседями-уголовниками, была для Сани сейчас на вес золота. Саня готов былболтать хоть до утра, лишь бы побыть здесь еще немного.

Следователь продолжал сидеть неподвижно, только веки егочуть приподнялись, глаза оживились.

– Ну что же вы замолчали, Александр Яковлевич? – произнес онс едва заметной улыбкой. – Я вас внимательно слушаю. Бутейко пришел в школу врубашке, сшитой из старого покрывала. Что было дальше?

– Дальше? Ну что могло быть дальше? Все стали спорить, обсуждатьэту несчастную рубашку, разглядывать ее, щупать. Кто-то из девочек обратилвнимание на то, что швы обработаны зигзагом, а не оверлоком, то есть рубашкасшита на домашней машинке. Но Артем никогда не смущался, если его ловили навранье. Он заявил, что это тоже писк моды. Самые знаменитые модельеры продаютвещи «хенд-мейд», сделанные вручную. В итоге он добился, чего хотел. Весь классбыл занят его рубашкой, его персоной. Когда рубашка «хенд-мейд» всем надоела,он выдумал другое. Притащил в школу какую-то брошку со стекляшкой и заявил, чтоэто старинный бриллиант. Рассказал совершенно дикую историю, будто бы его дедкопал колодец и нашел шкатулку с драгоценностями. Там, кроме прочего, был этоткамень. За ним охотятся все коллекционеры и бандиты мира. Сто пятьдесят летназад его снесла курица где-то на Урале.