сумел договориться с ихними жрецами. Сам притащил в их пещеру на плечах телёнка, вывалил тушу в жертвенник, стоял, смотрел, как она воняет!.. А ихний зверобог с черепами вокруг шеи на всё это вылупливался… Да Господь бы с ними, пускай поклоняются хоть селёдочной голове, нам-то какая разница! Зато, как видишь, они выпустили нас из Элт-Энно. Ну, эскадрон Донанта расформировали, конечно, а командиру, по его способностям — год приводить в исполнение приговоры…

Гриос почти не слушал его.

…И вкривь,

И вкось.

И в кровь,

И — в кость…

Огненная завеса плыла перед его взором. Закатное солнце сверкало на решётках забрал и пластинах курток. Гулкий топот катился по земле.

По горящим углям скакали они. Огонь обжигал ноги коней.

И потому — не было для них остановки.

4

В конце поселковой улицы дорогу перегораживала стена из каменных плит и брёвен, покрытых толстым слоем льда. Из бойниц в улицу равнодушно взирали пушечные дула. Гурук, обменявшись взглядом с часовыми, сквозь узкие воротца вывел Гриоса на площадь.

Когда-то Шортаб, — как, напомню, назывался этот поселок, — был славен ярмарками. Сюда, праздновать окончание зимы съезжались из Коугчара и из Бугдена, а в летние дни, когда перевал был свободен ото льда и снега — добирались из самого Дангара. Высокий как мачта ярмарочный столб украшало молодое деревце с лентами, в торговых рядах теснился народ, и мало кто из проезжих не решал остановиться погостить в Шортабе пару деньков, а то и дольше.

Нынешние гости держались в поселке десятый день. У ярмарочного столба, под тяжёлым чёрным полотнищем расхаживал часовой. В складках знамени над его головой переливалось алое солнце с семью остроконечными лучами. Цветок камнеломки напомнило оно бывшему табунщику. Символом старой веры — грозным оком бога войны было оно в действительности. Квадратами тагрских букв понизу проходила надпись: "КАРРАДАННХАР!", то есть: "За чёрный флаг!" Пехотный взвод пересек им дорогу. Гриоса удивил способ маршировки. Это было не занудливое парадное "раз! иии! раз!", не ударное "трапп! трапп!", от которого трескаются подошвы, но что-то быстрое и неустанное: "раз-два-раз-два-раз-два…" И как это у них ноги не отвалятся?

Драгуны, будь то в пешем или конном строю, славились выучкой. Даже загнанные неприятелем в тесное каре, они находили силы проламывать стену окружения. Оказавшиеся внутри строя перезаряжали карабины тем, кто был снаружи. На неприятельских солдат обрушивался плотный шквал огня. Если строй не мог передвигаться, на помощь прибывала кавалерия — таким же плотным строем, что маневрировал в бою как один человек.

Поодаль группа всадников упражнялась в метании дротиков: с одной руки, с двух рук, из-под локтя, из-за спины. Широкая мишень в рост человека была во многих местах проломлена насквозь.

Угол площади пестрел мундирами и тонул в табачном дыме. Огнива щелкали как кастаньеты. Здесь, у сложенных штабелем брёвен, шёл кулачный бой: один на один, кулак на кулак, два на два, строй на строй — около двух десятков обнаженных до пояса бойцов в подшлемниках и перчатках. За опасные удары виновный выбывал из боя; но и от разрешённых ударов по корпусу то один, то другой из солдат кубарем катился по обледенелой земле к шумному удовольствию зрителей — драгун полка Даурадеса и солдат примкнувших к ним отрядов.

Внезапно, перебивая свист и вопли побоища, протяжный, надрывный крик, похожий на женский, достиг ушей чаттарца. Гриос ужаснулся было, решив, что крик доносится изнутри него самого, из пропастей его собственных воспоминаний. Но нетерпеливый вопль прозвенел снова, на этот раз так явственно, что собравшиеся на брёвнах ненадолго притихли и перестали колотить друг друга по спинам.

Гриос обратился было за разъяснением к своему провожатому, но в этот момент Гурук молча подтолкнул его к крыльцу, возле которого, расстегнув мундир, руки в карманах, высился загорелый, с пышными смоляными усами офицер. Кромсая в зубах новенькую пенковую трубку, он напряженно следил за битвой.

— Капитан Карраден, — шепнул Гурук. — Чёрная тень Маркона Даурадеса. К нему!

Слово "карраден" по-тагрски значит "чернорукий". Руки, впрочем, у него оказались вполне обыкновенными, когда он, вытянув ладони-лопаты из карманов, дружески, по-тагрски хлопнул Гриоса по обоим плечам. Люди высокие, сильные, да ещё и любители хорошей трубки всегда симпатизируют друг другу.

Только… эти странные бугры на запястьях. Ну и Мастер бы с ним. Надо будет — объяснит сам.

Чаттарец коротко отрапортовал, как было дело. Узнав о том, что подлинный курьер, молодой парень, плохо ездивший верхом, наверняка попал в руки келлангийцев, Карраден посерьезнел.

— Командир полка занят. Вы можете отдать пакет мне, я его замещаю.

— Я… — сомневаясь, промолвил Гриос, — хотел бы лично поговорить с Даурадесом.

— Поговоришь, поговоришь, — ткнул его в спину Гурук. — отдавай пакет. Ему можно…

— Полковник примет вас через полчаса, — пробегая глазами строчки, сказал Карраден. — Гурук!

— Я, господин капитан!

— Проводите господина гвардейца в столовую, потом возвращайтесь сюда. Гриос! Скажите честно, вы читали это? Нет? Знаете ли вы, что с собою привезли? Полковник вас обязательно примет!

…И новый истошный женский крик почудился Гриосу, когда они уходили с площади. На этот раз он даже разобрал несколько слов на непонятном языке. Требовательные, болезненные нотки слышались в голосе и он вдруг догадался, что должны были означать эти крики. Толкнул в плечо Гурука:

— Чего это она?

— Чего, чего… — неохотно откликнулся тот. — Разве ты не знаешь, что когда баба рожает, об этом не говорят и не спрашивают? Или у вас, чаттарцев, по-другому?

— Господи… Ну конечно! Всё в порядке, друг. Всё в полном порядке…

— Веришь — не веришь… — повествовал по дороге Гурук, — Перешли мы границу Чат-Тара. В какой поселок ни войди — тебе привет и приют. Шутка ли — три тыщи изголодавшихся мужиков.

"Ребятки, вы по нам-то пойдете?.." Конечно, ведь вокруг — никого… Тылового и келлангийского солдатья не считая. К нам же — всё по-другому, будь ты тагр или чаттарец, но ведь свой! К часовым на посты ночами приходили… В плащик завернулась, а под плащиком — в одной рубашонке. Я ей, помню: "стой, назад!" Она: "солдатик, миленький". Губёнки, судя по голосу — ох, и трясутся. А ведь не ушла, и штыка моего не испугалась. Время, время уходит у неё, понимаешь… Мужика рядом нет, молодость пролетает быстро… "Что же ты, — спрашиваю, — делаешь, глупая?" "Молчи, — отвечает. — Что надо, то и делаю". Кто знает, а может и действительно — надо… Предупредил: "Если б, — говорю, — ты рожу мою при свете дня увидала…"

Тут она отшатнулась даже: "Прокажённый,