что ли?" "Да нет, сестрица, не прокажённый, а побитый я." Она в темноте, — глаз выколи была темнота! — все мои бугры да рытвины на лице ощупала. Чувствую, не поверишь: целует, целует и слезы мне на лицо… Я говорю: "Ну, а как нас с тобой разводящий застукает? У нас, караульной роты, ты знаешь, не то, что говорить или курить — в кусты по нужде отходить не положено. Ведь пришпилит к земле обоих!"

Она: "Так ведь ты и говоришь со мной, и куришь в кулак, сама видала". Я: "А подкрадется кто к обозам в это время?" "Не бойся, миленький, — отвечает, а сама, сладко так, за шею обняла, — не бойся ничего, солдатик. Я пришла к тебе как ветерочек, тихою-незваною, я и уйду как ветерочек, ты и не заметишь…"

Ну что тут поделать… Очнулся я — ни рукой, ни ногой. Она за плечо трясет: "Проснись, солдат, твои идут!" Я вскочил, она мне в руки карабин сует. "Давай, — говорю, — хоть обнимемся напоследок". "Некогда уже", — отвечает. Поцеловала коротенько в губки и — пропала. Слышу — шаги скрипят по снегу, ближе, ближе. Ору: "Стой! Кто идёт! Пароль!" Идут наш капитан Бустар и разводящий со сменой. "Молодец, — говорят, — Колдун, (меня за мои украшения иногда Колдуном прозывают). И как это ты в темноте нас обнаружил? Мы к тебе неслышно подойти хотели, да ты, видать, не дремлешь…"

— А к утру, — продолжил, помолчав, Гурук, — замела позёмка, не оставила мне на память ни следочка, ни солнышка… Эх, женщина, женщина! Она ведь, если как по-настоящему полюбит — сквозь камень пройдёт…

— Ну, — усмехнулся он, — мне в таких-то вещах везло не очень. Лицом не вышел, да и года не те. А кто из наших помоложе — не удержишь. Дорвались! После элтэннских трясин да чаттарских снегов, и вдруг такое… Иной не то, что по одной — по две, по три невесты имел. В карты на них играли — до чего доходило. И всё это — малой кровью, на всём готовом! Разбаловались, конечно, ребята. Но Даурадес терпел до времени. А как добрались до Бугдена — собрал сход. "Вы, — говорит, — солдаты или хмельные коты? Ради того мы пришли сюда, чтобы по дороге превратиться в стадо?" Словом, баб из отряда — вон. Оставили нескольких временно лишь при кухне, госпитале, да жену капитана Верреса. Вёз он ее с самого Элт-Энно и довёз бы, если б вчера… Ей пока ничего не сказали… жалеют, а она его, ты слышал, честит по-элтэннски и так, и разэтак… Бывает у них такое, говорят. Говорят ещё, что оттого к роженицам доктора отцов и не допускают…

— В Бугден мы заходить не стали, — продолжал Гурук. — Так, тишком, мимо прошли. В дороге привели в порядок себя, снаряжение, оружие. На солдат стали похожи. Кто хотел уйти со своими женщинами — тех тоже не обидели. Дорвались люди до мирной жизни! Суточный паёк, жалованье до "жерновка", вещи, оружие. Я сам подумывал уйти. Только с кем останется Даура, если мы разбежимся?

Гриос прервал молчание и бросил:

— В Коугчаре, в чаттарских кварталах одна женщина пускала на ночку солдат гарнизона. Потом у неё в огороде, за домом соседи раскопали целое кладбище из новорожденных младенцев. Распяли бабу на воротах ее собственного жилища, били чем попало, страшно били, пока не убили. Кричала ужасно… А коугчарская солдатня и прочие, кто лазил в её окна по ночам, стояли здесь же, хлопали ладонями по коленям, веселились, паскуды!

Гурук крепко-крепко взял его за руку:

— Будешь говорить с полковником — просись к нам, гвардеец. Обязательно просись!

— Зачем? — горько спросил Гриос.

— Затем, что совесть в тебе не подохла, как в некоторых. Затем, что то, во имя чего мы идём, стоит слишком дорого. Затем, что, — как говорит наш Маркон Стальная Лапа, — свободу, как знамя, должны или нести самые достойные, или — чихал я на такую свободу!

5

Полковая столовая размещалась в помещениях торговых рядов. Дежурные расставляли по длинным деревянным столам посуду, а из-за кухонной перегородки доносились приглушенные фырканье и женский хохот. В окно раздаточной они увидели трех или четырех молоденьких женщин, что возбуждённо приплясывали среди котлов и груд посуды. Из огромной кучи сарделек, наваленных на разделочные доски, девицы извлекли одну, по очереди приставляли её себе и, восклицая: "я — мужик! я — мужик!" — заливались счастливым смехом.

— Эгей, барышни! — вмешался Гурук, до половины вдвигаясь в кухню. — А тагркосские сардельки вам не подойдут?

— Гурук! — радостно откликнулась одна из них. — Ты ведь уже ел… вчера. Так чего же ты хочешь?

— Тебя хочу, — томно отвечал Гурук, просовывая лапы.

Барышни поприседали, схватившись за животы, а одна, более стойкая, ухватила плоский щит и принялась закрывать окошко, что было нелегко — двум изголодавшимся мужчинам с той стороны было не до соблюдения приличий.

В конце концов состоялось примирение и на одном из столов возникли две жестяные миски с похлёбкой, хлеб, кувшин душистого пива и одна на двоих тарелка с теми же сардельками.

Грохнула дверь и в столовую, гремя сапогами, вошёл низенький морщинистый офицер с нашивками капитана.

— Капитан Теверс, — объяснил Гурук.

— Тоже какая-то "тень"? — спросил Гриос.

— Нет, заместитель по снабжению… Доброго здоровья!

— Привет, Колдун! Доброго здоровья… Сидите, сидите! — забеспокоился Теверс, хотя никто и не думал вставать. — Что, как кормят?

— Хороша кашка, да мала чашка, — весело отозвался Гурук.

— Тебе никогда не угодишь. А тут на тебя жалоба поступила. Опять в караулке всю ночь доски строгал.

— Какие доски? — спросил Гриос.

— Да храпел!

Гурук пожал плечами.

— Немудрено с моей-то переносицей. А жалобщикам этим передай, что надо на посту поменьше дрыхнуть, тогда и в караулке ничей храп мешать не будет. Нашли время разоспаться!

— Чеснока многовато в похлёбке, — осторожно заметил чаттарец. Он только сейчас почувствовал, как сильно проголодался, но под взглядами тех, в ком уже начинал понемногу надеяться найти новых друзей, старался есть неторопливо, смакуя каждый глоток. — И соли, пожалуй, изрядно.

— Это чтоб тухлой свининой не пахло, — тут же отозвался Гурук.

Гриос вспомнил о сушёном мясе, куске сала и луковицах — его припас так и остался в дорожной сумке, притороченной к седлу. Ничего, может на обратную дорогу сгодится… Хотя, какая там дорога, и куда…

Теверс покачал головой и присел рядом.

— Келлангийцы со вчерашнего дня прекратили поставки, — сказал он. — Наших запасов и на сутки не хватит. Полковник приказал после обеда рассчитать и отпустить всех женщин.

— Выгнать, — обронил Гурук.

— Это понимай как хочешь. Они-то, может и не пропадут без нас.