Свет отвлекал его. Свет навевал разные мысли, например: как прекрасна погода за окном, в такой ясный и чудный день нельзя просто сидеть бездумно, нужно наполняться светом, пропускать его через себя, вспоминать детские радостные дни, когда мир воспринимался в особо ярких красках. Нужно вставать со своего рабочего места, высоко подпрыгивать в воздухе, как артисты балета, белые лебеди, чьи сердца полны самой верной и чистой на свете любви к своему балету; нужно улыбаться, брать в руки камни из сада и швырять их далеко, улыбаться и подпрыгивать в воздухе, как кузнечик. Нужно радоваться и радоваться, бесконечно предаваясь солнцу…

Но директор радоваться не любил. Это отвлекало его от неисчерпанных глубин самого главного источника его жизни – самого себя. Индивида, который не раздражал его изо дня в день своим присутствием, ибо директор не любил смотреть в зеркало, а если уж приходилось в него смотреть, то он сразу доставал бритву и брился, чтобы не смотреть на собственное отражение зря.

Плотные черные шторы его кабинета были защитой от радости, от бесконечного солнечного тепла, а самое главное – от солнца, которое могло просочиться за его воротник и стать частью его состояния. Директор с молодости изучал покой, он расщеплял его на атомы и наслаждался теми отдельными частицами воздуха, которыми наполнялись его ум, его тело и его глаза.

«Песня мертвых птиц» – именно так он называл состояние безусловной тишины и покоя, когда в пустоте стояла пустая коробка, а в ней стучало лишь сердце.

Не думать ни о чем на свете – это роскошь, которая, по мнению директора, была доступна только богам и приближенным к ним. Например, тибетским монахам или индийским садху. Хотя директор не причислял себя к ним, но некоторые секреты духовного мастерства ему все-таки удалось постичь.

И от этого состояния мужчину мог отвлечь чужой голос, чужое дыхание и постороннее присутствие, ну, и еще солнечный свет.

В дверь главного «садху» психиатрической лечебницы вдруг постучались. Раздался всего лишь один громкий удар. Затем наступило «пение».

Мужчина с пепельными глазами даже не пошевелился. И уж тем более, он ни за что в жизни не встал бы с места и не направился к двери, чтобы открыть ее, выглянуть в пустой коридор и закрыть обратно. Это были неприятные действия, которые требовали немалых усилий. Вместо этого директор взял свою верную служанку с резким ароматом гари, понюхал ее и положил обратно в пепельницу.

Нет, он прибережет ее для «сада камней».

Никакого стука больше не последовало, это и понятно. Кто-то, по всей видимости, хотел зайти в его кабинет, а затем передумал.

Директор склонялся к тому, что этот тайный гость, который в силу своей скромности не зашел к нему, не кто иной, как главврач этой больницы – низкорослый старик, поправляющий все время свои очки, – доктор Стенли.

Возможно, он хотел изложить еще одну версию того, почему ему вдруг вздумалось осмотреть сначала палату погибшего пациента, а лишь затем – самого пациента.

Хотя нужно отдать ему должное, директор поверил в то, что в палате покойника могли действительно лежать на подоконнике часы старика, которые тот быстро забрал с места преступления и скрылся.

Что-то в этом туманном деле очень не нравилось директору. Кто-то постоянно запутывал все еще сильнее.

Почерк! Это самое первое опровержение версии самоубийства молодого человека. Не он написал свою предсмертную записку. Это факт, с которым невозможно поспорить.

Второе – сигаретный дым! Всем хорошо известно, что погибший не переносил табачного дыма, это вызывало у него незамедлительный рвотный рефлекс. Но кто-то вопреки этому курил в присутствии еще живого Эриха Бэля, предположительно – его убийца.

Но не факт!

Это мог делать, по сути, кто угодно. Тот, кто не знал, что юноша испытывает настоящие страдания от пассивного курения. Санитар, врач или какой-нибудь пациент мог с сигаретой во рту спокойно зайти к молодому человеку, а затем быстро покинуть палату из-за бурного недовольства Эриха Бэля.

Такой вариант тоже не стоило исключать. Но! На следующую ночь после смерти Эриха Бэля неизвестный (предположительно, мужчина среднего роста) проник в его палату, спокойно передвигался по ней, открывал и закрывал окно, лежал на кровати погибшего и даже курил. Этот факт заставляет пересмотреть предыдущее предположение, что до убийства молодого человека в его палату заходил кто-то другой, не убийца, кто мог оставить после себя запах сигаретного дыма.

Полиция склоняется к тому, что этой ночью в палату Эриха Бэля пожаловал не призрак, как считают два пациента, услышавшие шум в соседней комнате, а убийца.

А если отбросить это предположение? Что, если этой ночью пациенты миссис Льюиз и мистер Кин, а также дежурный санитар слышали и, возможно, даже видели в сумерках силуэт не убийцы Эриха Бэля, а того человека, который пожаловал к покойнику за несколько минут до настоящего убийцы.

Тогда возникает вопрос – кто он? И что ему было нужно от депрессивного молодого человека, который не был в особом восторге от жизни, но и сводить с ней счеты не собирался?

Директор нежно ласкал свою подругу, глотая дым и отдаваясь пустоте.

Ему казалось, что он в это мгновенье не думает, а лишь поглощает тишину ложками, переваривая безвкусные куски вакуума. Но мысль директора работала против его воли. Ему казалось, что он не слышит и не видит ничего перед собой, кроме черной ватной стены, к которой можно прикоснуться рукой и стать самой этой стеной.

Мысль директора жила и работала в тысячу раз сильнее и ярче, чем когда ее заставляли работать. Мысль просачивалась по всему увиденному, услышанному, передуманному. Анализировала все это, а затем моментально выдавала результат!

Директор отложил сигару и открылся той внезапной мысли, которая стучалась изо всех сил в надежде, что он впустит ее. Как некое блудное дитя стучит в окна матери, чтобы та пустила его внутрь и выслушала ту удивительную и странную историю, которая произошла с ним.

Директор впустил эту блудную мысль в свою голову и дал ей слово!

Мотив для убийства Эриха Бэля в этой лечебнице мог быть только у одного человека. Не у доктора Стенли, хотя все улики были против него и, несомненно, какую-то неприязнь этот старик мог испытывать по отношению к молодому существу тонкой душевной организации.

Неочевидный мотив для убийства преданного читателя Ремарка, который не осилил «Приют грез», мог быть у мисс Лоры.

По ее словам, Эрих Бэль приставал к ней и даже один раз пытался поцеловать. Сломленная женщина запросто могла выбросить в окно своего обидчика, а затем выдумать легенду о том, как из коридора она увидела в палате молодого человека постороннего мужчину в черной ветровке, который стоял у окна и смотрел вниз.

Хладнокровная и улыбчивая мисс Лора, светловолосая красавица, жертва восьми крокодилов, могла легкой рукой толкнуть Эриха Бэля в окно, когда тот стоял к ней спиной.