Посмотрев на Дарью крайне удивленными глазами, я подняларуку и потрогала ее лоб.

– Послушай, а у тебя случайно температуры нет?

– Случайно нет, – обиженно произнесла Дарья иубрала мою руку со своего лба.

– Ты не обижайся. Просто этот Николай не имеет для меняособого значения. Ну, послала письмо и послала. Я не верю в нормальныеотношения между людьми по переписке. А тем более с теми, кто сидит за колючейпроволокой. Я твердо знаю одно: в такой игре один строит миражи, а другойпомогает ему их строить, при этом используя его на полную катушку.

– Зря ты так думаешь. Я же жду того, кто сидит заключей проволокой.

– Ой, Даша, дай бог, чтобы он оказался тем, кто тебенужен.

– А я считаю, что мне повезло. Не знаю, кто там когоиспользует, но уверена, что мы оба любим друг друга. Ему тридцать пять лет. Оночень красив и талантлив. Он художник и рисует просто потрясающие картины. Онтакже закончил театральный институт, но так получилось, что сталбесперспективным актером, а зато стал перспективным художником. Его картиныхорошо продавались, и именно этим он зарабатывал себе на жизнь. У него быласвоя мастерская в центре Москвы.

– Если он так талантлив и перспективен, то какимобразом оказался за колючей проволокой?

– Беда никогда не приходит одна. Все рухнуло водночасье. Сгорела его мастерская. Любимая ушла к другому, а его картиныперестали кого-либо интересовать. Он стал получать за них сущие гроши, накоторые тяжело прожить самому, не то что строить семью. А ведь ему уже тридцатьпять лет. Это не так много, но и не мало. Человек в тридцать пять лет долженсостояться, а у него все рухнуло. У него началась депрессия, из которой онпопытался выбраться собственными силами. Для того чтобы вернуть любимую изаработать денег, ему пришлось пойти на преступление, за которое он и былосужден.

– Он кого-то ограбил?

– Да. Теперь он уже все понял и все осознал. Он понял,что если любимая ушла к другому, то из-за этого незачем идти на преступление иуж тем более незачем ее возвращать. Он понял, что из любой депрессии можновыбраться достойным образом и всегда можно начать все сначала.

Как только Дарья замолчала, я взяла ее руку в свою и осторожноспросила:

– Даша, а ты уверена, что этот художник – твоя втораяполовинка?

– Конечно! – восторженно ответила та.

– Что-то он, как мне кажется, какой-то чересчурдепрессивный и к жизни неприспособленный. Вот освободится он… и что ты с нимделать будешь? Картинами его торговать?

– Ну, зачем ты так сразу… Мы же любим друг друга, а этозначит, что нас не испугают никакие трудности. Устроится работать. И необязательно актером или художником. Если мужик не лодырь и хочет прокормитьсемью, то он обязательно ее прокормит. А уж если ему хочется рисовать, то пустьрисует в свободное от работы время. А я буду его вдохновлять. Я буду его музой.

– Ой, Даша, а ты не боишься?

– Чего именно?

– Связывать свою жизнь с уголовником. Все-таки у тебядочка маленькая.

– Он уголовник, только пока сидит, а когда он выйдет насвободу, то какой же он уголовник? Он будет такой же, как и мы все. Люся, да тыпойми: все мы можем преступить закон. Сейчас жизнь такая собачья! Не своруешь –не проживешь. Если человек попал за решетку, это не означает, что на нем нужноставить крест. Он далеко не конченый человек. Любому нужно давать шанс нанормальную и достойную жизнь. А что касается моей дочки… Поживем – увидим. Бытьможет, он станет для нее хорошим отцом. Что ни говори, а человек он хороший. Яэто чувствую, а мои предчувствия еще никогда меня не подводили.

Этой ночью я очень плохо спала, потому что меня бил озноб. Япроснулась от того, что мне очень сильно захотелось плакать и меня по-прежнемубила дрожь. Встав с кровати, я тут же укуталась в цветастый плед, заварила себечаю с мятой и села рядом с окном, пытаясь всмотреться в темноту улицы. Отмятного чая наступила приятная успокоенность, которая заставила меня лечьобратно в кровать. Уютно устроившись, я начала бездумно разглядывать потолок.

С трудом дождавшись утра, я покидала в сумку несколькосменных вещей, надела легкие джинсы, натянула вязаную кофточку и спустилась кслужебной машине, которую прислал к моему дому шеф. Поздоровавшись с водителем,я устроилась как можно удобнее в салоне и тут же спросила:

– Сережа, а мы сейчас за Олегом Глебовичем заедем?

– Шеф уже там.

– А когда он успел?

– Он велел мне его еще вчера отвезти. А тебя привезтиутром.

– Никак не могу понять: зачем я ему сдалась? У меня вофисе работы полно.

– Может, ему на даче некому кофе заваривать, –рассмеялся Сережа.

– Не смешно. У него домработница есть.

– Да это я так. Пытался изобразить шутку. Хозяин –барин. Он нам говорит, а мы выполняем. И на сколько он тебя завербовал?

– На два дня.

– Ничего. У него дача роскошная. Вся в соснах. Подышишьсвежим воздухом, от Москвы отдохнешь, – попытался успокоить меня водитель.

– Да как же я от Москвы отдохну, если он собрался меняу себя на даче за компьютер засадить? Вот я еду и думаю: почему он меня изофиса дернул? Такое впечатление, что у него просто-напросто начинаетсяполнейшее самодурство. Другими словами я это объяснить не могу.

– А может, он без тебя не может? Что, если ему нужнотебя лицезреть, тогда и отдых у него пройдет более полноценно?

– Бред какой-то.

Мы подъехали к роскошной даче, стоявшей посреди сосновоголеса, и въехали на ее территорию.

– Ох, красота! – восторженно произнесводитель. – Если бы Олег Глебович мне командировку на свою дачу выписал, ябы от нее не отказался. Когда еще побываешь в таком красивом и живописномместе.

Взяв в руки сумку и помахав водителю рукой, я улыбнуласьсвоему шефу, который вышел меня встречать, да не в чем-нибудь, а в длинномбанном халате. Его вид заметно меня смутил и заставил насторожиться.

– Здравствуй, Люсенька. Как доехала?

– Спасибо, неплохо. А вы, я смотрю, только проснулись?

Шеф запахнул слегка разъехавшиеся полы халата и раскурилсвою неизменную трубку.

– Люсенька, я только что принял хороший душ и искупалсяв бассейне. Настроение просто отличное! Мне даже показалось, что я помолоделлет эдак на двадцать.

– Вот видите, отдых идет вам на пользу.