Джорджиана в изумлении уставилась на свою руку. Кожу до сих пор покалывает. Когда он прикоснулся к ней, она устремилась к нему всем своим существом. Возможно, потому, что он впервые сделал это так естественно и по-дружески с тех пор, как… как они были детьми. А еще потому, что за все время их беседы она ни разу не вспомнила, что он граф, а она никто. Он заставил ее снова почувствовать себя человеком, а не… объектом желания, поскольку смотрел ей в глаза, не сделав ни единой попытки опустить взгляд на ее бюст.

Лишь выразил недовольство ее излишне откровенным нарядом.

Это означает, что как к женщине он не испытывает к ней никакого влечения. Хотя она и сама не обрадовалась бы, начни он вести себя как похотливый, пускающий слюни идиот. И все же… это обстоятельство угнетало ее.

Она придала слишком много значения комплиментам Эдмунда по поводу ее внешности, вот в чем ее ошибка. Он-то, скорее всего, просто хотел приободрить ее, заставить поверить в себя, памятуя о ее словах о призовой телке.

Она бросила на мачеху полный ненависти взгляд. Эта женщина способна несколькими тщательно подобранными фразами испортить все удовольствие от встречи с Эдмундом! До замечания, как он смотрел на Сьюки, Джорджиана упивалась ощущением того, что вернулись старые добрые времена. Ей очень понравилась чепуха об оптике глаза и солнечном свете из западных окон, придуманная Эдмундом специально, чтобы подразнить ее за то, что закатила глаза в ответ на замечание майора. Понравилось ей и то, что Эдмунд пользуется своим выдающимся интеллектом, точно рапирой, разя противника прежде, чем тот успевает заметить направленный на него выпад. Или, скорее, речь о защите, ведь Эдмунд взялся дурачить майора ради нее.

Как это благородно с его стороны! До сих пор она полагала, что, повзрослев, он превратился в замкнутого, холодного, язвительного человека. Но прежде она никогда не слышала, чтобы он обрушивал мощь своего интеллекта на того, кто вовсе не заслуживает взбучки. А говорят об Эдмунде постоянно, впрочем, как и о других людях его ранга. Изо дня в день страницы газет пестрят рассказами о жизни аристократов. Хотя имен никаких не называют, подсказок всегда достаточно, чтобы у читателей не осталось никаких сомнений, кто именно что делает — и с кем.

Возможно, поэтому Джорджиане было куда труднее перестать думать об Эдмунде, чем ему о ней. Она всегда ловила достигающие Бартлшэма обрывки лондонских или оксфордских сплетен. Причем не только о его любовных связях. Местные жители гордились каждым докладом, сделанным им на собрании очередного научного общества, хоть это и утверждало их во мнении, что он человек со странностями, раз проводит ночи напролет в погоне за мотыльками, а днем каталогизирует их.

Сама же Джорджиана за всю жизнь не совершила ничего настолько выдающегося, чтобы об этом напечатали в газете.

Можно сколько угодно издеваться над майором за его тугоумие, но правда в том, что у нее самой гораздо больше общего с ним, чем с Эдмундом.

Хоть Джорджиане и неприятно признавать, что мачеха может в чем-то оказаться права, майор Гоуван, выходит, как раз из тех мужчин, за кого она могла бы выйти замуж. Он рассказал ей, что любит жить в деревне, а когда по долгу службы бывает в Лондоне, очень радуется, что может большую часть времени проводить в седле. Более того, ему нравится на нее смотреть. Ну, по крайней мере, на ее бюст.

Джорджиана содрогнулась. Так вот какое будущее ее ждет? Она окажется прикованной к безмозглому борову, который интересуется только ее телом?

— Теперь, когда посетители ушли, можешь накинуть шаль, Джорджиана, — милостиво разрешила миссис Уикфорд, ошибочно принимая за воздействие холода дрожь отвращения от перспективы стать женой мужчины вроде майора Гоувана.

— Благодарю, матушка, — кротко отозвалась Джорджиана, спеша воспользоваться возможностью улизнуть из комнаты до возобновления допроса. Поскольку, если ей придется высказать мнение о поклоннике, выбранном для нее мачехой, едва ли она сумеет подобрать вежливые слова.

Уж лучше она пойдет в услужение!

Она остановилась посередине лестницы. Но к какой работе она пригодна? Точно не гувернантки, тут мачеха права. Она действительно не наделена никакими талантами, которым следует обучать юных леди. Когда она была маленькой, отец не считал, что ей требуется подобное образование, а когда он повторно женился, было решено, что уже слишком поздно, как гласит пословица, «шить шелковый кошелек из свиного уха», то есть перевоспитывать ее. И мачеха сосредоточилась исключительно на прививании ей знания правил хорошего тона.

У Джорджианы и по сей день мягкое место болит от мачехиного безжалостного «учения». Она продолжила подъем по ступеням.

Какое еще занятие могут найти себе нуждающиеся женщины ее положения в обществе? Стать шляпницей или швеей? Исключено. Она не смогла бы проложить ровный стежок, даже если бы от этого зависела ее жизнь, да и модой совершенно не интересуется. Наняться в компаньонки пожилой леди? Это быстро сведет ее с ума.

А не сделаться ли актрисой? Мачеха прекрасно обучила ее притворяться тем, кем она в действительности не является. Едва ли у нее возникнут трудности с заучиванием ролей. Беда в том, что актрисам приходится изо дня в день мириться с целой толпой вожделеющих мужчин, а не одним-единственным.

Эта мысль разом положила конец мечтаниям о театральной карьере. Сгорбившись, Джорджиана проскользнула по коридору в свою спальню и защитным жестом накинула шаль себе на плечи.

Возможно, когда в следующий раз ей встретится майор Гоуван, следует дать ему понять, что она не находит его отталкивающим.

Поскольку на данный момент он ее единственный пристойный выбор.

Кроме того, он позволит ей держать лошадь.

На следующее утро миссис Пагеттер и две ее дочери снова оказались первыми визитерами в доме миссис Уикфорд. К радости последней, приехали они в карете с гербом на дверце, которую Сьюки заметила из окна гостиной, где стояла, рассматривая проезжающие по площади экипажи. Миссис Уикфорд тут же отбросила в сторону вышивание и присоединилась к дочери на посту у окна. Обе они прижались носами к стеклу, чтобы увидеть, кто к ним пожаловал.

— О, это Дотти и Лотти, — удивленно воскликнула Сьюки. — И леди Хэйвлок!

— Что ж, это объясняет наличие кареты, — сказала миссис Уикфорд, поспешно усаживаясь в кресло и жестами призывая Сьюки и Джорджиану последовать ее примеру.

Когда девицы Пагеттер вошли в гостиную, раскрасневшись после подъема по ступеням, миссис Уикфорд в притворном удивлении прижала руки к груди.

— Дорогая леди Хэйвлок, как мило с вашей стороны заглянуть к нам! Что за неожиданный сюрприз!

— Надеюсь, вы не возражаете. Я взяла с собой сводную сестру мужа, мисс Джулию Дюран, — запыхавшись, проговорила та. Из-за ее спины показалась прыщавая девушка, кажущаяся вчерашней школьницей.

Когда с обменом любезностями было покончено, Дотти и Лотти дружно ринулись к сидящей на диване Сьюки, и троица углубилась в обсуждение нарядов, которые будут надеты на прием сегодня вечером.