— О, мне бы тоже этого хотелось! — воскликнула она, довольно вздыхая. — Звучит восхитительно.

— Несмотря даже на то, что я не признался тебе в любви?

— Вообще-то, признался, — возразила она, обнимая его руками за шею.

— Что? Когда?

— Когда предпочел фиктивный брак перспективе моего замужества с другим мужчиной. Когда оставил надежду обзавестись наследниками, которые столь важны для тебя. Когда ударил мистера Истмана. Когда ты… — Джорджиана слегка улыбнулась при виде залегшей у него между бровей складки. — Когда ты пришел на встречу к ручью, кипя от ярости и горя желанием поставить меня на место.

— В тот день я повел себя отвратительно. Разве можно расценивать это как подтверждение моей любви к тебе?

— Не будь ты в меня влюблен, так бы не злился. Пожав плечами, ты проигнорировал бы и мою записку, и мое присутствие в деревне… и в Лондоне тоже. Ты же вместо этого…

— Я не мог оставить тебя одну. Мне была невыносима мысль, что какой-то другой мужчина сделает… это, — пояснил он, толкая ее бедрами.

По позвоночнику Джорджианы прошла восхитительная дрожь, и она толкнула его бедрами в ответ.

Тогда Эдмунд поцеловал ее. Жадно. Между ними пробежала искра, заставившая их надолго замолчать.

После интерлюдии Эдмунд перекатился на бок, и некоторое время они лежали, держась за руки, пытаясь отдышаться.

— Чувствую себя невероятно счастливым, — наконец вымолвил он. — Признай я раньше, что испытываю к тебе на самом деле, и ухаживай за тобой должным образом, мы бы уже много лет были вместе.

Джорджиана тоже легла на бок и прижала палец к его губам.

— Не забывай о гусеницах, Эдмунд.

— О чем?

— Тебе отлично известно, что им нужно пройти стадию… как она называется? Побыть внутри кокона, прежде чем превратиться в бабочку. Если бы ты остался в Бартлшэме, и никто не пытался разлучить нас…

Он придвинулся поближе к ней и посмотрел в лицо:

— Я позволял бы тебе тенью следовать за мной и принимал бы тебя как нечто должное. Поженись мы тогда, я так никогда и не понял бы, какое сокровище мне досталось. Но нас разлучили насильно. И дружба наша умерла. Когда я увидел тебя снова, после лет, проведенных на островах, меня захлестнули яростные эмоции. Я кипел от ненависти, боли и страстного томления, совсем не похожих на едва теплое, несформировавшееся, бесхребетное чувство, которое питал к тебе в юности и которое продолжал бы испытывать и потом, сделавшись мужчиной.

— Да, Эдмунд. То время нашей жизни было ужасно, но его необходимо было пережить, чтобы обогатить будущее. Потому что мы поняли, какой была бы жизнь друг без друга.

Он содрогнулся.

— Отвратительной. Холодной. Одинокой.

Она коснулась ладонью его щеки.

— Знаешь, а ведь ты права, — добавил он, пристально глядя ей в глаза. — Я действительно тебя люблю.

— Знаю, — ответила она и улыбнулась.

Потому что наконец поверила его словам.