Мы попрощались. Ни у него, ни у меня и мыслей не возникло о новой встрече.

Дядюшка Стуре

Всё лето я изучал материалы следствия и связывался то с полицейскими, которые занимались расследованиями, то с родственниками и друзьями Стуре Бергваля, то с близкими жертв, то с теми, кого сам Бергваль назвал вероятными сообщниками. Список казался бесконечным. Многие проявляли радушие и шли навстречу, но общаться с персоналом Сэтерской клиники, по понятным причинам, оказалось куда сложнее. Я не лелеял особых надежд, когда позвонил домой бывшему главному врачу Сэтерской больницы Йорану Чельбергу. Его не слишком воодушевляла моя задумка создать документальный фильм о Томасе Квике. Правда, я сразу заявил, что не собираюсь обсуждать его виновность — просто хотел бы рассказать о том, как проходили расследования и лечение, — и Чельберг заметно смягчился.

Было ясно: он не горит желанием беседовать о деле Квика, но я не понимал почему. Он критически относился к действиям прокурора ван дер Кваста и так же неодобрительно отзывался о методах терапии.

— Как бы то ни было, конфиденциальность не позволяет мне разглашать данные о пациентах, — пояснил он.

У меня тут же возник вопрос: а смог бы он со мной поговорить, если бы сам Стуре Бергваль разрешил рассказать о терапии? Йоран Чельберг не был готов ответить сразу, но обещал подумать.

Он колебался. Что-то удручало его, он явно хотел о чём-то сообщить, но не решался. Перед ним возникла дилемма.

— Я предан Сэтерской психиатрической клинике и её сотрудникам, — сказал он. — При этом я вовсе не хочу замалчивать факты и способствовать сокрытию процессуального скандала.

«О чём это он? — подумал я. — Процессуальный скандал?..» Я попытался не выдать охватившего меня волнения. Вот, значит, как относился бывший главврач клиники к делу Томаса Квика — как к потенциальному скандалу в судебной системе.

Йоран Чельберг дал понять, что его беспокойство было как-то связано с молчанием Квика — тем самым «тайм-аутом», который тот взял. Оказывается, Чельберг просил нескольких судей пересмотреть дела, однако получил отказ. На том он и успокоился.

Мне никак не удавалось взять в толк: что именно в истории Квика, по мнению Чельберга, могло служить достаточным основанием для пересмотра дел?

Если я чему-то и научился за долгие годы журналистских расследований, так это обращать внимание на хронологию событий: главное — расставить всё в нужном порядке, ведь какие-то вещи просто не могут происходить одновременно. Это позволяет исключить возможные несоответствия и провести чёткую грань между причиной и следствием.

Лишь когда я принялся дотошно сортировать по времени все свидетельские показания, связанные со смертью Осмо Валло, мне удалось доказать, что события не могли происходить так, как они были описаны в официальной версии. Точно так же я опроверг виновность осуждённого за инцест мужчины в «Кейсе “Ульф”»: когда, по словам полиции, он совершал насильственные действия в отношении собственной дочери, свидетели видели его в совершенно другом месте. Работая над делом об уличных беспорядках в Гётеборге, мы с Янне Юсефссоном смогли восстановить реальный ход событий во время перестрелки на площади лишь благодаря тому, что разложили все имевшиеся записи происшествия в хронологическом порядке.

Теперь я думал о материалах следствия по делу об убийстве Йенона Леви в 1988 году. Им занимались в полицейском управлении Муры, где комиссары полиции Леннарт Ярлхейм и Вилли Хаммар обладали информацией чуть ли не о каждой минуте жизни Квика от колыбели до Сэтерской клиники.

Картина вырисовывалась следующая:

В 1956 году Бергвали переехали в квартиру на улице Брюксгатан, 4 в местечке Корснэс недалеко от Фалуна. Уве — отец семейства — в 1977 году скончался, и после его смерти на плечи Стуре легла ответственность за хозяйство и за его больную мать Тиру (она скончалась позже, в 1983 году).

Все эти годы Стуре находился на больничном из-за проблем с психикой и получал пособие. Благодаря пенсии матери им удавалось сводить концы с концами. Он много общался с семьями братьев и сестёр, особенно тесный контакт ему удалось установить с их детьми. Дома он ткал ковры, занимался хозяйством и любил поболтать с матерью и её подругами.

Казалось, жизнь Стуре Бергваля начала налаживаться, когда в 1982 году он вместе со старшим братом Стеном-Уве открыл небольшую табачную лавку в Фалуне. Год спустя их мать скончалась, и Стуре остался совсем один в родительском доме.

По вечерам у лавки болтались подростки, среди которых особенно выделялся одиннадцатилетний мальчик — назовём его Патриком Улофссоном. Он начал выполнять мелкие поручения братьев и с удовольствием играл с дирхаундом Стуре по кличке Пея. Благодаря этому Стуре быстро подружился с семейством Улофссонов.

В 1986 году братья закрыли магазин, и Стуре остался без работы. Однако вскоре он открыл новый — на сей раз на площади Дроттнингплан в Грюксбу. Его новым партнёром стала мама Патрика, Маргит Улофссон.

Сюда также любили приходить местные подростки, которые со временем так сдружились со Стуре, что начали частенько наведываться к нему в гости. Сам же он пошёл учиться вождению и 27 марта 1987 года получил права, что, правда, потребовало от него больших усилий. Вскоре он купил малолитражку «Вольво» PV 1965 года выпуска и принялся организовывать поездки на рок-концерты в Стокгольм. На его двадцатидвухлетнем авто мальчишки ездили слушать Kiss, Iron Maiden и WASP. Популярность Стуре подскочила до небес.

Если раньше Бергваль жил на пособие по состоянию здоровья, то теперь он был настоящим бизнесменом. К тому же, в Грюксбу он подрабатывал распространителем газет и ведущим лотереи «Бинго!». Он нравился не только покупателям и коллегам, но и работодателям.

Патрик Улофссон проводил у Стуре всё больше и больше времени, иногда даже оставаясь на ночь — конечно, с разрешения родителей. Отношения Стуре и Улофссонов были теперь настолько близкими, что те даже пригласили Бергваля отпраздновать Рождество.

Правда, конец этой истории оказался печальным. Супруги развелись, отношения между Стуре и госпожой Улофссон стали отвратительными, их общее предприятие разорилось, а Патрик отвернулся от семьи. В итоге социальные и финансовые проблемы Стуре и Патрика вынудили их пойти на ограбление банка.

Это преступление казалось не столько странным, сколько невероятно глупым: Стуре был клиентом банка, вход в который располагался рядом с его табачной лавкой. Утром 14 декабря 1990 года грабители ворвались домой к банковскому бухгалтеру и взяли его домочадцев в заложники. Чтобы их не узнали, они нацепили балаклавы и маски Санта Клауса. Для большей конспирации Стуре пытался говорить с финским акцентом, который, правда, через некоторое время чудесным образом