– Я российский эмигрант Федор Дан. Известен в вашей стране как меньшевистский лидер. Могу ли я проверить в беседе с вами свои представления о Советской России?

– А знаете ли вы, с кем говорите? – поинтересовался Громыко.

– Да, – ответил Дан. – Вы советский посол Громыко.

И начал излагать свои взгляды. На вопросы политической стратегии и тактики во время революции, Гражданской войны, на вопросы структуры власти, которая, по его мнению, наилучшим образом была выражена в идее Учредительного собрания. Словом, своим взглядам типичного меньшевика Дан не изменил. Правда, сейчас, во время бушевавшей на полях России Великой Отечественной, он выступал как патриот России, убежденный, что победа СССР над фашистской Германий в союзе с США и Великобританией предопределена, поскольку «не могут три таких гиганта склонить голову перед Германией, независимо от того, Гитлер там или не Гитлер».

– Мы вас выслушали, – сказал в ответ Громыко, – но не хотим вставать на путь политической дискуссии с вами. Судя по всему, вы продолжаете верить во многое из того, во имя чего в свое время боролись с Лениным и внутри страны, и за рубежом.

– Я ценю терпение, с которым вы меня выслушали, – заметил Дан. – Мы знаем, что Россия пойдет той дорогой, на которую она вступила – дорогой социализма.

На том они и расстались. А через два года после войны Громыко прочитал в «Нью-Йорк Таймс» некролог на смерть Дана. В нем, в частности, было сказано, что незадолго до смерти Дан выпустил книгу «Происхождение большевизма». В ней, как потом увидел Громыко, он признал, что большевизм является законным наследником русской социал-демократии, а Советский Союз – «главным щитом, который защищает мир от фашизма». Хорошее признание.

Были встречи и с другими интересными представителями русской эмиграции – известным дирижером Сергеем Кусевицким, близким другом Есенина и Маяковского Давидом Бурлюком, крупным ученым-биологом С. А. Вороновым, академиком Ипатьевым, бывшим заместителем военного министра Временного правительства В. А. Яхонтовым, философом Питиримом Сорокиным… Однако самым запомнившимся стало знакомство с великим русским композитором Рахманиновым, хотя встречался с ним Громыко всего один раз. Во время войны Сергей Рахманинов подал заявление в советское консульство в Нью-Йорке с просьбой о возвращении на Родину. Громыко как раз был в Нью-Йорке, когда Рахманинов зашел в консульство, чтобы обговорить все детали оформления документов и переезда в СССР.

– Я рад, что вы приняли такое решение, – сказал тогда Громыко, здороваясь с ним. – Мы гордимся вами и ценим ваше творчество, поэтому, я думаю, весь народ будет рад вашему возвращению.

– Постарайтесь, пожалуйста, ускорить оформление, – попросил Рахманинов.

Громыко не мог не обратить внимания на его нездоровый вид – бледное лицо, болезненную худобу. Спрашивать о здоровье он не решился, все было ясно и без расспросов.

– Мы вам очень благодарны за ваши концерты и сборы в пользу раненых советских воинов, – добавил он. – Моя жена бывала на ваших концертах и видела, как восторженно вас встречала публика. Наше посольство и консульство выражает вам свою искреннюю признательность.

– Американцы преклоняются перед силой духа и мужеством советских людей, – сказал Рахманинов. – А я с восхищением слежу за успехами Красной Армии.

Какая-то отрешенная печать грусти лежала на его лице, когда он покидал консульство, словно знал, что Родину ему уже не увидать. Секретарь консульства, провожавший Рахманинова на машине до его квартиры, рассказывал, что тот сам по пути заговорил о своем здоровье.

– Вот руки, – сказал он, – они еще могут ударять по клавишам, но скоро станут безжизненными…

Увы, быстро решить вопрос возвращения этого выдающегося человека, истинного патриота России на Родину не удалось. Шел грозный 1943 год, обстановка на фронтах была сложной, возможно, поэтому с оформлением документов Рахманинова не поторопились. В том же году великого композитора не стало.

Тегеран. Первая встреча «Большой тройки»

В конце 1942-го – начале 1943 года положение в антифашистской коалиции оставалось противоречивым. Основной удар германских войск по-прежнему принимал на себя Советский Союз. Вопрос о втором фронте продолжал вызывать взаимное раздражение. О послевоенном урегулировании было сказано много, но решено не было ничего. Англо-американское сотрудничество было интенсивным и хорошо отлаженным; все же прямые контакты со Сталиным ограничены. До сих пор Сталин не имел случая встретиться с Рузвельтом. Черчиллю же он абсолютно не доверял.

Дело в том, что до конца 1943 года не произошло ни одной встречи руководителей трех основных держав антифашистской коалиции – СССР, США и Великобритании, хотя разговоры о ее необходимости велись еще с 1942 года. В 1941–1943 гг. имели место лишь встречи дипломатов и политиков этих стран в Москве, Лондоне, Касабланке, Вашингтоне, Квебеке на уровне послов, министров. В Касабланке, Вашингтоне, Квебеке в январе – августе 1943 года встречались Рузвельт и Черчилль. Политические и военно-стратегические решения принимались в основном Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем на их многочисленных личных встречах, занявших в период войны более 120 дней. Сталина о них только информировали, а все просьбы СССР об открытии второго фронта в Европе фактически игнорировались. Открытие второго фронта предусматривалось союзниками лишь в случае близкого поражения СССР или Германии, как и произошло, – для предотвращения советского проникновения в «цивилизованную» Европу.

Иначе говоря, политические и военные руководители западных держав стремились решать международные дела и военные проблемы, самым тесным образом касающиеся Советской страны, без ее участия, а порой и вопреки ее национальным интересам.

Между тем обозначился перелом в войне в Европе. Ситуация на Восточном фронте радикально изменилась. Разгром германской группировки под Сталинградом, а затем на Курской дуге знаменовал начало общего германского отступления. После Курской битвы стало ясно, что военная машина Германии уже не оправится.

Соответственно возросла и международная роль СССР. Как главная военная сила антифашистской коалиции он претендовал на одну из ведущих ролей в деле послевоенного урегулирования. Пора было всерьез говорить не только о втором фронте, но и о практических аспектах послевоенного миропорядка.

Выдающиеся победы советских армий в 1943 году вынудили правительства США и Англии пересмотреть свою политическую линию, стратегию и тактику в ходе войны. Недаром президент Рузвельт говорил осенью 1943 года своему сыну полковнику Эллиотту Рузвельту: «Ведь если дела в России пойдут и дальше так, как сейчас, то, возможно, что будущей весной второй фронт и не понадобится».

Но в 1943 году второй фронт так и не был открыт. Высадка союзников в Северной Африке и Италии абсолютно не воспринималась Сталиным как второй фронт. По его мнению, второй фронт может означать только высадка в Северной Франции, откуда можно было наносить удары по сердцевине рейха. 26 января 1943 года Рузвельт и Черчилль направили Сталину послание по итогам их встречи в Касабланке. В нем они говорили о сосредоточении крупных сил в Великобритании для высадки на континент. Сталин потребовал деталей.