стрекотание цикад. В сердце проснулась ненависть, но не лично к Кагаве. Он ощущал, что ненависть эта велика и направлена скорее против всего общества. Это чувство не ограничивало сознание – наоборот, расширяло его настолько, что казалось, будто оно прямо сейчас разорвется надвое.

Сила, правота и искренность были осквернены и поруганы. То, что случилось, – отвратительно и нестерпимо. Но Мибу откуда-то знал, и уже давно, что все произойдет именно так.

Но что такого произошло? Он снова и снова задавал себе этот вопрос. Вроде ничего особенного – пока капитана нет, все пошли купаться. Но на самом-то деле этого достаточно, чтобы рухнул целый мир. Раз и навсегда.

Со лба лился пот, стекал по щекам. Он бурлил в яремной впадине и струился по груди. Неисчерпаемые запасы пота. «Если бы только, – подумал Мибу, – все в мире было таким неисчерпаемым – пот, чувства, чистосердечность. Тогда мне бы, скорее всего, не пришлось существовать как отдельному независимому созданию. Достаточно просто припасть к источнику, быть при нем…»

Хотя источникам свойственно истощаться и иссякать, и чем с большей жадностью и страстью приникаешь к ним, тем дальше и недостижимей становятся они, уходя в глубину.

Колено Мибу повлажнело от пота. Откуда-то прилетела муха и уселась на это колено. Муха жадно пила пот, присасывалась к порам. Он должен терпеть. Если уступишь в чем-то одном, в конце концов потеряешь все.

Издалека донесся звук автомобильного клаксона, столь непривычный для этих мест. Мибу еще не успел ничего подумать, как был на ногах.

Между деревьев он увидел одинокую машину, приближающуюся по автостраде со стороны города. Вот она свернула на маленькую дорогу, которая, поднимаясь по склону, вела к заднему входу в монастырь. Это была машины главы управы. За эти восемь дней в лагере не осталось никого, кто не знал бы его черный сверкающий «тойопет»[18].

Тут до Мибу дошло: видимо, глава управы узнал о приезде Киноути и послал машину в порт, встретить его.

Чтобы попасть в Энрюдзи, нужно карабкаться вверх по каменным ступенькам. Но можно и подъехать на машине – по длинной объездной дороге, которая вела к заднему входу в монастырь. Однако этой дорогой мало кто пользовался.

Сердце Мибу бешено заколотилось.

Купальщики, не подозревая об опасности, все еще были на море.

Наверное, пароход прибыл немного раньше. Во-первых, это, а во-вторых, то, что они приехали на машине, – и вот уже план разрушен.

Он представил, как будет выглядеть, если Дзиро и Киноути зайдут сюда и увидят его, одиноко сидящего на татами. Просто невыносимо. На мгновение он почувствовал себя воздушным шариком, в который втыкают что-то острое. Этот образ – несовпадение намерений и внешнего вида – был ему неприятен. Если он останется так сидеть, то превратится в транспарант, в пустую форму. Пожалуй, он не терпел и больше всего презирал именно лицемерие и ханжество. Даже если ради Дзиро он и решил повести себя именно так, а не иначе, то скорее бы умер, чем позволил капитану увидеть себя в подобном состоянии.

Но прежде, чем все это подумать, он вскочил, наспех обул соломенные сандалии и поспешно выбежал из главного здания.

Затем, словно для того, чтобы еще раз убедиться в надвигающейся опасности, он встал за деревом неподалеку от заднего входа и стал наблюдать за происходящим. Это было удобное место: отсюда было видно почти все, и можно легко сбежать к каменной лестнице, чтобы спуститься к главным воротам.

Урчание мотора послышалось совсем близко. Машина добралась до стоянки. Шум стих. Открылась дверца, и со стороны пассажирского сиденья вылез вице-капитан Мурата. Затем со стороны багажника показался Дзиро с большими тюками в руках. Они стояли спиной к Мибу и смотрели на Киноути.

Поддавшись порыву, Мибу и сам не понимал, что делает. Он развернулся и кинулся к главным воротам. Спустился бегом по лестнице. Он должен сказать купальщикам, предупредить их: теперь его вело чувство долга, подталкивало вперед. Почему? Он не мог сказать, но хотел как можно скорее стать одним из них, разделить с ними вину.

Случилось так, что как раз в эти минуты часть группы пересекала автостраду – в твердой уверенности, что закончили купаться вовремя, чтобы остаться незамеченными. Во главе группы шел Кагава. «Плохо дело, – подумал Мибу. – Я один тут такой сухой. Ну ничего, если я к ним сейчас пристроюсь, в толпе никто ничего не разглядит». Он искренне желал, чтобы его наказали, и наказали как можно скорее. Ни о чем больше не думая, он слился с группой.

С приезда Киноути не прошло и часа. Полуголые, мокрые студенты вернулись в монастырь, тяжело дыша после подъема по каменным ступеням.

Они приветствовали Киноути молчаливыми поклонами. Заговорить никто не решался. Собрав всю смелость в кулак, один из них вошел в зал и сел, вслед за ним зашли остальные.

Молчание длилось почти целую вечность. Киноути один обмахивался веером.

– Это спортивный летний лагерь, – сказал он. – Видимо, вы решили всем скопом переквалифицироваться в пловцов.

Не получив ответа, он повернулся к Дзиро:

– Ты разрешил им купаться?

До этого Дзиро стоял, уставившись в пол. Он поднял голову и четко произнес:

– Нет. Но это моя ответственность. Я виноват.

Глядя на вспыхнувшие щеки Дзиро, Мибу чувствовал себя в безопасности среди мокрых купальщиков и радовался, что капитан никогда не узнает истину: что он сумел отделиться, сохранить дистанцию.

– Это я их повел, – произнес Кагава, запинаясь.

– Но почему?

– Было жарко. Я подумал, что ничего страшного, если они разок окунутся.

– Ясно, – сказал Киноути, продолжая обмахиваться веером. И, помолчав, добавил: – Ясно. Кагава, ты сегодня возвращаешься в Токио. Это приказ. Тебе нечего беспокоиться; думаю, мы с Кокубу справимся, осталось всего два дня. Только учти, спортивный лагерь и соревнования – это не одно и то же. Пожалуйста, не забывай, что ты постоянный член клуба. Когда приедешь домой, сразу приступай к тренировке, как обычно, тысяча ударов в день. Такому опытному фехтовальщику, как ты, этого хватит, чтобы остаться в хорошей форме. Так что в добрый путь.

– Да, я понял, – с этими словами Кагава гневно посмотрел на Дзиро.

Мибу хорошо разглядел это со своего места. Дзиро стоял, опустив голову и глядя в землю, будто не знал, куда деваться от стыда. Мибу показалось, что гордый, светлый взгляд Дзиро в эту секунду неожиданно перешел к Кагаве.

Кроме Кагавы, никого не наказали. Киноути больше не упоминал это происшествие. Новички решили, что Кагава, которого никто особо не любил, чтобы понравиться и стать популярным, перешел некую границу. Его никто не