— Ч-что? — воскликнула я преувеличенно яростно. — Что ты такое сказал?! Нет у нас никакой любви! У меня нормальная ориентация! И у нее!

Он изобразил скепсис.

После этих слов я планировала начать нападение и толкнуть его в плечо, но он дезактивировал меня, заявив:

— Нормальная ориентация? Что же ты тогда так переживаешь? Что я назвал ее красивой, а тебя нет?

Я задохнулась от обиды, взявшейся невесть откуда. Понятия не имею, что со мной происходит и почему я обижена, разберусь с этим позже, а пока… Я размахнулась, но Найте снова меня опередил, перехватив мою руку прежде, чем она нанесла бы урон его знаменитому лицу.

Внезапно острая боль захлестнула мою руку от места, где пальцы Найте сжимали ее, и впилась спицей в плечо. Я вскрикнула и отшатнулась, но Малейв не разжал руки и навалился на меня с искаженным лицом. Я попыталась вырваться, но не смогла, вместо этого снова наступила на свою треклятую штанину и рухнула на спину, а Найте — на меня, всем своим телом.

— Слезай! — заорала я, привлекая внимание; я уже не играла, происходящее испугало меня.

Найте что-то простонал, но руки своей так и не разжал. Боль сменилась вдруг другим, не менее острым и захлестывающим ощущением, и теперь уже и я не могла пошевелиться, подпав под упоительную власть эо-ри.

Найте

Внезапная боль не может вывести меня из себя. А вот внезапное наслаждение… Я не понял, что случилось, перемена ощущений была так стремительна, что мысли не поспели за телом — вспышка острого, поразительного удовольствия ослепила, обескуражила, обезоружила, и сменилась эйфорическим забытьем.

— 7-2-з, подъем! — неласково проговорил кто-то, и тряхнул меня за плечо. — Хорош отлеживаться, звездун! Кончился твой космос, возвращайся на землю!

Я шевельнулся, открыл глаза, и, узнав малоприятное лицо Лысого, посмотрел выше. «Выше» тоже оказалось малоприятным — меня перенесли в строго функциональный, ничуть не уютный медицинский кабинет. Врач — вот же совпадение, тоже малоприятный! — посмотрел на меня с тоской.

— Очнулся, 7-2-з? — спросил он.

— Да, — сонно проговорил я, не делая и попытки подняться: тело казалось неподъемно тяжелым; сердце медленно, с усилием, качало кровь.

Лысый хмыкнул, отстранился и уместил свой зад на ближайшем табурете.

— Пока ты спал, мы замерили у тебя уровень эо, — сообщил медик, вглядываясь в мое лицо. — Энергетические потоки восстановились. Чувствуешь?

Я взглянул в потолок, используя так называемый «третий глаз», эо-зрение. Тусклыми нитками, как капиллярами, запульсировали следы энергий. Я посмотрел ниже, на стены, и обнаружил путаный узор различных следов, сплетающийся, по аналогии с капиллярами, в «кровеносную сеть».

Под прицелом эо-зрения оказался и врач. Где-то над его головой трепыхнулось нервное облачко ауры; я не смог разглядеть оттенки.

— Как думаешь, на какой уровень тянет? — осторожно спросил медик.

— Четыре-пять, — с удивлением произнес я, и приподнялся.

— Угадал. Четыре с половиной. Вставай. Будем ставить тебе блок.

Я зевнул, повел плечами, косо глянул на Лысого — охранник держался так, словно ему скучно, но я со своим нынешним уровнем эо в четыре с половиной ясно ощущал его интерес к происходящему и даже азарт. Пока я был «в космосе», с меня сняли костюм и обувь, так что на пол я ступил босыми ногами.

— Без шуточек, звездун, — лениво предупредил Лысый.

— Без шуточек скучно, — пожаловался я, заслужив гневный взгляд хозяина кабинета и раздраженное:

— Никаких шуточек!

Усмехнувшись, я демонстративно потянулся, наслаждаясь ровно как усталостью после эо-ри (почему он случился, вызнаю позже), так и энергетической наполненностью. Я словно был голоден, и наелся. Моего нынешнего уровня эо не хватало, чтобы увидеть мир во всем его многоцветье, но даже так было отлично; стоило присмотреться к любому объекту — и субъекту — в кабинете, как раскрывались полезные подробности: из чего сделано, кто трогал в последний раз, каково было настроение того, кто трогал…

— Садись!

Я сел в кресло и протянул врачу руку. Блок полагается ставить в вену. Пока врач занимался последними приготовлениями, я смотрел в пол, разбирая на составляющие пеструю картину энергетических следов. Игла резко вошла в вену, и я закрыл глаза, не желая видеть, как начнет тускнеть картина следов. Да, узоры энергий побледнеют сразу, но эо-зрение исчезнет полностью часа через два. Я снова ослепну и оглохну, и снова мир будет представляться мне как нечто блеклое и обыкновенное. А пока… пока еще ярко ощущаются раздражение и нервозность врача да настороженность Лысого.

Когда я был ребенком, проверки эо и энергетические манипуляции ввергали меня в панику; я никого к себе не подпускал и защищался, как мог. Зачастую это заканчивалось погромом и громкой бранью врачей, не работали ни уговоры матери, ни укоризненный взгляд отца…

«Зато сейчас, взрослый мужик, покорно позволяю лишать себя силы», — подумал я.

— Все, — заявил врач, закончив с неприятной, но, увы, обязательной процедурой, и налепил на место укола пластырь. — Возвращайся на кушетку. Через два часа еще замер сделаем.

Я вернулся на место. Пока блок еще не напустил тумана в голове, а тело не объяла слабость, я выполнил кое-какие простенькие упражнения. Охранник следил за каждым моим движением и почти непристойно скользил взглядом по практически обнаженному телу; понятно, что он оценивает его не с точки зрения красоты или сексуальной привлекательности, а сугубо с точки зрения того, опасен я, или нет.

И все же я не удержался, поддел его:

— Нравлюсь?

Лысый издал звук, представляющий собой нечто среднее между язвительным «Ха» и презрительным «Фу».

— Имей в виду — я не по мужчинам, — добавил я. — Но даже если бы это было так, у нас с тобой все равно бы ничего не вышло. Извини, дружище. Морда у тебя больно неказистая.

— Щас у тебя морда неказистой станет, — бросил тот, показывая мне кулак.

— Хочешь испортить мне лицо, чтобы никто, кроме тебя, больше на меня не польстился? — невинно поинтересовался я.

— Молчать! — рявкнул медик.

Я замолк и улегся на кушетке поудобнее. Препарат распространился по организму и начал красть мои силы, запечатывая один энергетический поток за другим; это ощущалось слабым жжением в разных частях тела, и меня уже начинало мутить. Препараты, блокирующие эо, это яд для психокинетика…

Закрыв глаза, я окунулся в воспоминания. Красноволосая девчонка весь день на меня посматривала — впрочем, как и большая часть арестантов. В отличие от своей красотки-подружки она дичилась меня, и каждый раз, когда я подлавливал ее на слежке, вздрагивала и спешно отворачивалась. Ребе-е-енок!