— Кто это все построил?

— Отец и старшие братья. Я тоже немного помогал — или скореепутался под ногами. Отец застолбил за собой это местечко, и чихать он хотел направила. Он даже не стал выяснять, кому принадлежит земля: никаких разрешений,никакой бумажной волокиты! — Джаред смеется, запрокидывая голову. Солнцетанцует на золотых прядках волос. — По бумагам этого места не существует.Правда, удобно? — И, как бы невзначай, берет меня за руку.

Моя кожа вспыхивает от его прикосновения. Удивительноприятное чувство, только вот грудь как то странно щемит.

Джаред все время вот так до меня дотрагивается, словно хочетубедиться, что я здесь, рядом. Понимает ли он, что со мной творится, когда еготеплая ладонь накрывает мою? Бьется ли его сердце так же часто, как мое? Или онпросто рад, что больше не один?

Взявшись за руки, мы проходим под небольшой купой тополей,чья зелень так ярко выделяется на красном песчанике, что у меня рябит в глазах.Здесь Джаред счастлив — счастлив по настоящему. Я тоже счастлива — как жесложно привыкнуть к этому чувству!

Он не целовал меня с той первой ночи, когда я закричала,обнаружив шрам на его шее. Может, не хочет? Поцеловать его первой? А что, еслиему не понравится?

Джаред смотрит на меня и улыбается: вокруг глаз лучикамипоявляется паутинка тоненьких морщинок. Мне становится интересно, действительноли он так красив, как мне кажется, или же все дело в том, что он последнийчеловек на Земле, если не считать нас с Джейми.

Нет, вряд ли. Он на самом деле прекрасен.

— О чем задумалась, Мел? — спрашивает Джаред. — О чем товажном, наверное? — Он смеется.

Я пожимаю плечами, а внутри все трепещет.

— Здесь красиво. Он смотрит вокруг.

— Да. Потому что здесь дом.

— Дом, — негромко повторяю я. — Дом.

— Твой дом тоже, если ты не против.

— Я не против. — Ощущение такое, будто каждая пройденная запоследние три года миля вела сюда. Будь моя воля, мы бы ни за что не покинулиэто место, хотя я и понимаю, что придется. Еда не растет на деревьях. Не впустыне, уж точно.

Он сжимает мне руку: кажется, сердце вот вот выпрыгнет изгруди. Наслаждение, почти неотличимое от боли.

Картинка смазалась: Мелани прокрутила в памяти тот жаркийдень до того момента, когда солнце скрылось за красными стенами каньона. Яустремилась за ней, загипнотизированная бескрайними просторами и пролетающимимимо высохшими кустами. Однообразие кружило голову.

Я украдкой заглядываю в узкую спаленку. Матрас всего внескольких дюймах от грубых каменных стен с обеих сторон.

Меня переполняет радость: Джейми спит в настоящей постели,на мягкой подушке. Он раскинул в стороны длинные тощие руки и ноги, заняв почтивесь матрас. В жизни Джейми гораздо крупнее, чем мальчик в моей голове. Почтидесять — скоро станет взрослым. Только вот для меня он всегда будет ребенком.

Джейми дышит ровно, сон его крепок и безмятежен — по крайнеймере, сейчас.

Я тихонько прикрываю дверь и возвращаюсь на диванчик, гдесидит Джаред.

— Спасибо, — шепчу я, хотя Джейми сейчас и из пушки неразбудишь. — Нехорошо получается. Диванчик для тебя слишком короткий. Может,ляжешь с Джейми?

Джаред посмеивается.

— Мел, ты всего на несколько дюймов ниже меня. Спи уж там. Вследующий раз, как пойду за продуктами, присмотрю себе раскладушку.

Мне это не нравится по множеству причин. Он что, собралсякуда то? И если так, возьмет ли он нас с собой? Он что, думает, что я до концажизни буду спать с Джейми?

Джаред обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Япододвигаюсь, хотя от тепла его тела снова щемит сердце.

— Чего насупилась? — спрашивает он.

— Когда ты… когда мы уедем? Он пожимает плечами.

— Собранной еды хватит на несколько месяцев. Если хотитепожить здесь подольше, я сделаю набег другой на близлежащие помойки. Навернякаты уже устала от скитаний.

— Устала, — соглашаюсь я и делаю глубокий вдох, дляхрабрости. — Но куда ты, туда и я.

Он крепче меня сжимает.

— Мне это по душе. Как подумаю о разлуке… — Он тихонькосмеется. — Может, это прозвучит странно, но я бы скорее умер… Не слишкомвыспренне?

— Нет, я тебя понимаю.

Должно быть, он чувствует то же, что и я. Разве он сказал бытак, если бы не воспринимал меня как женщину?

Я вдруг понимаю, что — впервые с той самой ночи, когда мыпознакомились, — Джаред со мной наедине: впервые дверь разделяет нас двоих испящего Джейми. Мы много ночей провели без сна, перешептываясь, рассказывая другдругу истории, веселые и ужасные, и Джейми всегда пристраивал голову у меня наколенях. Мое дыхание учащается, стоит мне подумать о закрытой двери.

— Вряд ли тебе понадобится раскладушка, — вырывается у меня.

Я чувствую на себе его вопросительный взгляд, но не могу нанего ответить. Слишком поздно, сказанного не вернуть.

— Не волнуйся, мы останемся тут, пока не закончится еда.Этот диванчик — просто царское ложе по сравнению с местами, в которых мнедоводилось спать.

— Я о другом, — говорю я, все так же не поднимая глаз.

— Ты будешь спать на кровати. И никаких возражений я непотерплю.

— И не об этом, — почти шепчу я. — Просто… диван подошел быДжейми, еще долго бы ему прослужил. А я могла бы спать… с тобой…

Молчание. Мне хочется посмотреть на его реакцию, но я нерешаюсь поднять глаза. Вдруг я увижу отвращение? Я же не переживу… Вдруг онменя прогонит?

Теплые, мозолистые пальцы берут меня за подбородок. Нашивзгляды встречаются, и мое сердце замирает.

— Мел, я… — Его улыбка погасла.

Я пытаюсь отвернуться, но он держит мой подбородок — взглядотвести не получается. Неужели он не чувствует искру, пробежавшую между нашимителами? Неужели нет? Но почему тогда я чувствую? Как будто между нами, словноцветок меж страниц толстой книги, зажато плоское солнце, которое сжигаетбумагу. Может, для него это что то другое? Неприятное?

Джаред отворачивается; теперь он, а не я, отводит глаза, ноне отпускает мой подбородок и чуть слышно шепчет:

— Не стоит, Мелани. Ты ничего мне не должна. Мне трудноглотать.