Со мной попрощались все, кроме Рафаэля, который первым покинул квартиру. За это мне хочется ему врезать. С их уходом становится тихо – слишком тихо. Будто они забрали с собой нечто жизненно необходимое. Я остался один в квартире.

Я вселился сюда три дня назад. Мне отчаянно хотелось перемен, и я нашел это место. Смотрю на пустые окна: мама обещала подобрать занавески. И я не смог сказать ей «нет», она с таким энтузиазмом говорила мне об этом. В окне видна Триумфальная арка. Я хотел бы повесить простые, белые, почти прозрачные занавески, чтобы они не отвлекали от вида. Но, зная мою мать и глядя на бахрому на подушках, я понимаю, что этого не будет. Помню, когда агент по недвижимости первый раз привела меня сюда, она очень гордилась этим видом. Да и я как зачарованный уставился в окно и через минуту сказал, что покупаю квартиру. Мне хотелось иметь собственный дом. Дом, который был бы теплым, уютным, и, главное, – МОИМ. Капюсин и Пьер скоро уезжают путешествовать по Европе, у Рафаэля и Леа тоже свои планы. Я выпал из общей схемы, поэтому вселился сюда. Мне нужно было правильно провести границы, почувствовать свое место. Но, сидя на диване, выбранном моей сестрой, я понимаю, что и здесь нет ничего моего. Теперь просто хочется уехать куда-нибудь далеко. Туда, где меня никто не знает.

Интересно, почему та девушка в красной маске сбежала. Когда я попросил подождать меня, ее прекрасные голубые глаза кричали: «ДА! ДА! Я ДОЖДУСЬ!» Мне казалось, то, что испытываю я, чувствует и она. На миг возникло ощущение, что у нас одни эмоции на двоих. А на деле, стоило мне отвернуться, и она исчезла. Пора бы привыкнуть, что люди говорят одно, а делают другое. Но все равно очередное разочарование. В ней было что-то загадочное, притягательное и успокаивающее. Хотя, вероятно, дело в маске и в том, что я так и не узнал, как она выглядит без нее. Луиза… отвратительное имя. Мне никогда не нравилось. Когда она представилась, я чуть не поморщился. Но потом, повторяя его миллион раз в голове, я понял, что оно ей не подходит. Полный диссонанс имени с внешностью и характером. Впрочем, какая, к черту, разница. Она не дождалась меня, и я больше никогда ее не увижу. Отчего на душе так мерзко из-за этого? Всего лишь девчонка – один танец и краткий поцелуй. Но почему мне скверно? В глубине души тлеет желание найти ее.

Открываю нараспашку окна, и теплый летний воздух обдает меня с ног до головы. Но мне все равно холодно. Холодно глубоко в душе. В момент нашего общения я почувствовал разгорающееся тепло. А во время короткого поцелуя внутри меня что-то запылало. С ее уходом это исчезло.

Вдали мерцают Елисейские Поля, они кажутся ненастоящими. Миллион огоньков горит в темноте – даже в такое время там гуляют люди. Я всегда любил Париж и чувствовал себя здесь дома. Но что-то изменилось глубоко внутри меня.

Я подал документы в несколько университетов, и каждый дал мне положительный ответ. Но месяц назад, когда я только увидел эту квартиру и вид из окна, сказал родителям, что остаюсь в Париже, и перед ними стоит будущий студент одного из самых древних университетов мира. Я выбрал Сорбонну. Я выбрал Париж. Но сейчас я уже не так уверен в сделанном выборе.

* * *

Телефон разрывается от звонков. Кто-то без остановки барабанит в дверь квартиры. Сначала мне казалось – это сон. Но шум был настолько сильный, что я подскакиваю с кровати, не совсем понимая, где нахожусь. За окном раннее утро, еще темно. На телефон звонит Стелла.

– Да, – хрипло отвечаю я, направляясь по коридору в сторону двери.

– Сейчас же открой дверь! – орет она так громко, что я слышу ее за этой самой дверью.

Отпираю замок в предвкушении бури. Но Стелла вся в слезах бросается мне на шею.

– Мано, Мано, – она истерически рыдает, слезы мешают ей говорить, – ребенок… – После этого слова рыдания превращаются в нечто дикое. Никогда в жизни моя сестра так не плакала.

– Стелла, что стряслось? – в отчаянии спрашиваю я.

Она поднимает голову и, заикаясь, говорит:

– Тебя вызывают в полицейский участок.

* * *

Есть на свете вещи, которые я очень не люблю. Одна из них – взгляд месье Моро, адвоката нашей семьи, которого, к сожалению, я стал видеть слишком часто за последнее время. Он внимательно разглядывает мое помятое лицо.

– Состояние мадемуазель Эскалапез до сих пор нестабильное. Врачи буквально вытащили ее с того света, но неизвестно, надолго ли, – сообщает он. – Я сделаю все возможное, чтобы ты проходил по этому делу как свидетель. Если до конца не понимаешь происходящее, позволю себе внести ясность. Есть статья «доведение до самоубийства». За нее сажают в тюрьму, Квантан. На данный момент мне неизвестны все детали дела. Но, думаю, у полицейских будут два подозреваемых – ты и Александр дю Монреаль. В связи с этим мне необходимо, чтобы ты рассказал мне всю правду. Я понятно объясняю?

Я не могу скрыть недоумение:

– Доведение до самоубийства? Это шутка?

Моро игнорирует мой вопрос. Так он поступает со всеми глупыми вопросами.

– Если месье Александр дю Монреаль хоть как-то намекнул мадемуазель Эскалапез, что не хочет ребенка, жаждет его смерти или если он угрожал любым другим способом, ты должен рассказать об этом прямо сейчас. Я надеюсь, ты осознаешь, что у тебя огромные проблемы. Это не драка на вечеринке и передряги, в которые ты с кузенами до сих пор попадал. Тебе уже восемнадцать лет, и сей факт сильно все усложняет.

В его голосе холодная сталь, и мне его слова ясны и понятны, только их смысл теряется. Я до сих пор не до конца осознаю произошедшее. Мано пыталась покончить с собой. Твою мать… Как это вообще возможно?

Моро закуривает сигарету и дает мне пачку.

– Мне нужны абсолютно все подробности. Как развивались ваши с Мано отношения и как о них узнал Александр дю Монреаль? Какова была его реакция на ваш роман?

Моро замолкает и смотрит на меня. А я молчу. Стыдно признать, но я впал в ступор. Голова раскалывается, и кажется, что я сплю: вот-вот проснусь, и этот кошмар закончится.

– Квантан, – Моро повышает голос, – отвечай на вопросы. Реакция Александра дю Монреаля на вашу связь с Мано. Мы должны разобраться со всем до твоего визита в полицейский участок, нам нужно найти правильные ответы до того, как они зададут вопросы, ясно?

– В бешенстве… он был в бешенстве, – запинаясь, отвечаю я.

– Он угрожал?

– При мне нет.

– Что именно он сказал?

– Он сказал, что не хочет ее видеть и чтобы она исчезла из его жизни.

– Говорил что-нибудь о смерти ребенка? Что угодно в подобном контексте?

Я качаю головой:

– Нет. Он сказал, что отсудит его после родов… чтобы его не воспитывала мать шлюха. Но о смерти речи не было.

– Значит, он угрожал ей забрать опеку, – Моро достает блокнот и делает запись, явно обрадованный тем фактом, что дело сдвинулось с мертвой точки.