Мама в ужасе садится в кресло и прикрывает рот рукой.

– Мар, за дачу ложных показаний… – с испугом начинаю я, помня, как она сказала всем, что записки не было. А если Мано очнулась, правда выплывет.

Мари садится рядом с дочерью и гладит ее по волосам.

– Мы семья, – тихо говорит моя мачеха. – И должны стоять друг за друга. Ты молодец, – она обнимает Марион, и мне странно, что Мари-истеричка спокойно отнеслась к поступку дочери.

– Предлагать ей деньги очень опасно. Она с легкостью может выдвинуть обвинение против нас. И если сейчас вина Алекса не доказана, то…

– Луиза, – перебивает маму Мари, – наш адвокат должен связаться с адвокатом Делионов. Эммануэль Моро договорится с самим дьяволом.

– Я слышать не хочу про этих Делионов, – зло бросает мама. – Им нет резона помогать нам: если Алекса осудят, их Квантан выйдет сухим из воды.

– Им тоже выгодно. Моро не дурак и понимает, что вариант с деньгами стопроцентный. А ему главное – вытащить мальчишку любым способом. Плюс компенсация от двух семей будет солиднее, чем от одной. Мано не откажется от внушительной суммы.

– Ты знаешь этого Моро лично? – спрашивает мама, обдумывая предложение.

– Да, бывший муж. Когда я говорю, что он уговорит самого дьявола, имею в виду, что Мано возьмет деньги и скажет, что до самоубийства додумалась сама, и навсегда исчезнет из нашей жизни. Он это устроит.

– Как это? – не выдерживаю и спрашиваю я.

– Мой отец – еще тот кусок дерьма и знает, как общаться с себе подобными, – с насмешкой бросает Мар.

– Ты же Депорт, – бормочу я, имея в виду ее фамилию.

– Я ношу мамину фамилию с десяти лет. Не хочу иметь ничего общего с этим ублюдком.

Удивленный мамин взгляд бегает между Мари и Марион. Первая закатывает глаза на реплику дочери, а вторая, как мне кажется, решила на все сто воспользоваться хаосом в доме и не фильтровать свою речь.

– Я сама поговорю с Антуаном, – наконец говорит Мари и выходит из комнаты.

Я смотрю ей вслед и понимаю, что почти ничего не знаю об этой женщине.

– Все-таки ты должна была сначала рассказать обо всем мне, Эль, – начинает знакомую песнь мама. – Все сложилось бы иначе, если бы информацию ему преподнесла я.

Я слышу этот упрек миллионный раз за последние два дня. Что-то взрывается внутри меня, я не выдерживаю и ору:

– Откуда я могла знать, что она захочет наглотаться чертовых таблеток?! Ты могла и такое предвидеть?! Ты чертова ясновидящая? Или у тебя экстрасенсорные способности?

Горло напрягается, и я чувствую жгучую боль. Но душа болит гораздо сильнее. На глазах выступают слезы, я так устала плакать…

– Я была зла, мне было обидно за себя и старшего брата. Я хотела справедливости, – горько шепчу я.

Но мама безжалостна – она строго смотрит мне в лицо и говорит:

– Добилась справедливости, Эль? Твоему брату сейчас лучше?

Она молча встает и громко хлопает за собой дверью.

Я смотрю на Марион, которая сидит рядом. Ее зеленые глаза заплаканы, волосы не расчесаны, но она старается выглядеть сильной и уверенной. Однако я знаю, что она напугана так же, как и я.

– Как Алекс? – тихо спрашивает она, и я понимаю – она не контролирует себя.

Я качаю головой:

– Я не знаю, он не отвечает на мои звонки.

В моем тоне чувствуется безысходность. Я звонила лишь раз, на большее смелости не хватило. Марион тянется ко мне и обнимает. Я чувствую запах жасмина, исходящий от ее волос, и тепло ее рук на своих замерзших плечах.

– Мы со всем справимся, Эль. Мы обязательно справимся, – как всегда, уверенно, твердо произносит Марион.

Мне хочется ей верить, но я не могу. Не могу представить, что в моей жизни будет еще хотя бы одна ночь без кошмаров, вида крови, мертвых детей и холодных тел. Я не представляю своего брата с беззаботной улыбкой, как раньше. Не представляю себя целующейся с парнем. Я не представляю, как жизнь может продолжаться.

– Как раньше, не будет, – хриплю я.

Марион вглядывается мне в глаза:

– Не будет, но нужно быть сильными.

У нее такой убедительный взгляд. Она всегда казалась мне избалованной дурочкой. Помнится, я легко повесила на нее этот ярлык. Никогда в жизни не подумала бы, что буду плакать у нее на груди. Но в жизни действительно все не то, чем кажется. Марион крепче стискивает меня в объятиях, и я понимаю: да, все будет не так, как прежде; да, я буду жить с чувством вины до конца своих дней; да, мой брат разбит и потерян. Но, может, жизнь и правда – череда испытаний, главное – не сломаться, найти силы и мужество подниматься после падений, отряхивать коленки, бинтовать раны и продолжать идти?

– Почему ты тогда сказала, что я наябедничала? – спрашиваю я у Марион.

Мне важно получить честный ответ и знать причину.

– Потому что я – ревнивая стерва, выросшая без отца, – отвечает она, не моргнув глазом. – Антуан – первый мужчина, который взял на себя ответственность за мою жизнь. Родной папаша занят чем угодно, только не мной, – она неловко пожимает плечами. – Но давай откровенно: Антуану ты – родная, его плоть и кровь. Он никогда на меня не посмотрит как на тебя, никогда меня так не обнимет. Я была готова поделить с тобой дом, но не школу. Мне казалось, что школа должна полностью принадлежать мне – так честно. Звучит по-детски, правда?

Я киваю.

– Ты повела себя как последняя сучка, учитывая, что я помогла тебе убрать.

Марион смотрит мне в глаза, и в ее взгляде чувствуется неведомая прежде доброта.

– Я и есть сучка, всю жизнь ею буду. Люди не идеальны. Но этот мир не черно-белый – он полон красок. Нет четкой грани между плохим и хорошим. И то и другое есть в каждом из нас. Мы все совершаем ошибки.

– Я знаю, что ты пытаешься сказать. Но последствия моей ошибки… – Голос перестает слушаться, а из глаз вновь текут горячие слезы. – Мне кажется, он действительно ждал этого ребенка, – скулю я, и Марион крепче обнимает меня. – Мир не идеален. Люди не идеальны. Но я так облажалась, Мар… Я не могу спать, мне снятся кошмары, и самое отвратительное… Я знаю, что не заслужила спокойного сна и нормальной жизни… мне так страшно и стыдно. Страшно за Алекса, страшно смотреть ему в глаза, говорить с ним. За эти два дня я так устала бояться.

Марион тоже начинает плакать и тихо признается.

– И я не могу закрыть глаза – везде вижу кровь. И, Эль, я не знаю, как с этим справиться. С раннего детства, с тех пор как мама ушла от моего отца, я поняла одну вещь – я должна быть независимой и сильной в этом мире, иначе он сотрет меня в порошок. Но я не знаю, что делать, Эль. Когда я увидела ее на кровати, знаешь, о чем подумала? «Слава богу, она сдохла». Так ненавидела. Смотрела, как Алекс обнимает ее, держит за руку, и думала, как бы оторвать ей голову. И, увидев ее тело, я… – Она заикается и начинает плакать еще сильнее. Мне становится не по себе от столь откровенного признания, но я обнимаю ее, понимая, что она нуждается во мне. – Иногда я пугаю саму себя. Бывают дни, когда мне кажется, что я – копия своего отца. Тварь без совести, у которой нет ничего святого. Но, понимаешь, осознание случившегося с Мано пришло не сразу. Но скоро я поняла, какой это ужас, и мне захотелось спрятаться от себя. Я боюсь оставаться одна. Я ужасный человек, – она грубо вытирает слезы со щек и смотрит на меня с вызовом: – Только не вздумай меня судить! Я видела, как ты целовалась с Делионом, и прекрасно понимаю, почему побежала все рассказывать Алексу! Ты тоже ненавидела Мано! И тоже обрадовалась ее смерти!