руками, он понял, что мир кричит и кричит оттого, что его пытаются обхватить. Саша поднял руки, закрыл глаза и закричал вместе с миром. Крик прошел сквозь видимое и превратился в старую песню. Вновь теплый ветер коснулся Сашиного тела, посуществовал и прошел через него, вынося страшное куда-то назад. Дальше была тишина, которая открыла чувствам новую природу, полную ясности и чистоты.

Никакая доля сна не смогла увлечь Сашу в ту ночь. Наутро он, полный решимости и новых знаний, пришел к остальным. Лишеев уже не спал.

– Смотрю я в потолок, – задумчиво сказал он. – Каждое утро смотрю. Узоры разглядываю. Меняются каждое утро узоры. Так и узнаю, насколько крыша течет. Плохо мы ее залатали. Сегодня новых узоров как никогда много. Видишь?

Саша посмотрел на потолок.

– Видишь? Ты только всмотрись. Здесь как на небе. Видишь, ха-ха, ты все видишь, – Лишеев захохотал. – Зови Бориса Ильича, пусть с нами лезет на крышу, помогает латать. Нам нужен хороший дом. Понимаешь? – глаза Лишеева словно втянули Сашу своей глубиной и ясностью, он на миг снова оказался среди ночного понимания, показалось даже, что тихая песня вернулась. Мыслить и жить снова стало легко.

Саша закивал, повернулся, побежал по коридору. Вскоре они втроем стояли на крыше первого корпуса. Лишеев суетился, резал куски толя, прикладывал, отбрасывал, ругался. Борис Ильич пытался поддержать, уложить куски, где надо, прибить, но у него плохо получалось. А Саша просто смотрел то на них, то на небо, улыбаясь внутри себя всему видимому и невидимому.

Маски

Район делился на две части: северную и южную. Посередине проходил «экватор» – такая улочка, начинающаяся за гаражами и уходящая в лес. В южной части было больше всяких стремных мест, согнутых фонарей, разбитых телефонных будок, а в северной части было самое большое и таинственное – железная дорога. Валерик принадлежал северной группировке и гордился тем, что в его местах ходят поезда. Когда ему становилось плохо, он ложился около распахнутого окна, слушал звуки дрожащих рельсов, мысленно и чувственно садился на поезд и уезжал на нем. А плохо ему становилось довольно часто, раз в пару недель. Бывало, ходил-ходил, смотрел-смотрел, как вдруг с головой что-то приключалось и жизнь вокруг начинала падать – прямо в голову, прямо в этот невыносимый звон.

Отец Валерика работал как раз на железной дороге, ходил в оранжевой куртке, стучал железкой по рельсам, строго рассуждал о поездах. В выходные отец заявлялся с друзьями, допивал добытые снадобья, а затем разносил руками и головой всех друзей и всю мебель. В выходные Валерик просто закрывал дверь в свою комнату. Дверь была крепкой, поэтому, сколько бы отец ни ломился, ничего у него не получалось. Валерик даже научился игнорировать его шумы. Ну ломится кто-то там в дверь, ну ревет, ну бросается чем-то – ну и что? Вчера же то же самое было: покричал да уснул. На утро все нормально: трезвый, работящий, молчаливый, справедливый.

После окончания школы Валерик попробовал устроиться работать на железную дорогу, но ничего не получилось, даже отец не смог помочь. Осталось шататься по району, общаться с пацанами, мечтать о больших делах. Там были определенные правила жизни. Если идешь по Северу и встречаешь кого-нибудь не из своих, то надо подойти и выяснить, откуда и зачем, а если тот не смог конкретно ответить, надо подгрузить на бабки, припугнуть. Затем о произошедшем надо рассказать всем пацанам – в красках, в эмоциях – и пересказать еще несколько раз под их поддерживающие возгласы и кивания. Другой вариант действий – это в наглую пройти прогуляться по Югу, по гаражам, а на предъявы тамошних резко ответить, забить стрелку, подвалить туда с пацанами и разобраться. Но это не большие дела. Большие дела в понимании всех местных состояли в настоящих разборках, в общении с серьезными людьми. Все они прекрасно понимали, что северная и южная группировки – это несерьезно, это просто так, игра в войнушку, а дела делаются в баре у дороги и в городе.

Серьезные приезжали в бар на черных машинах, рассаживались за столы и молча созерцали ночные темы. Дворовые пацаны боялись заходить в этот бар. Ну, во-первых, ни у кого не было толком денег, чтобы прийти и себе заказать выпивку. Во-вторых, вида пацаны придерживались пацанского – протертых кожанок и спортивных штанов, а появление в таком виде перед серьезными – это явная заявка, которая может закончиться непонятно чем. У серьезных – стволы, связи, ходки, авторитет, а у дворовых – лишь понты. Таков быт, такова иерархия.

Жизнь Валерика изменилась в одно утро. Отец суетился на кухне, готовился отправиться на работу во вторую смену. Раздался звонок. Валерик открыл дверь и дернулся от удивления.

– Отец дома?

– Да.

Это был Кошмар. Один из самых уважаемых серьезных людей района. О нем ходили легенды. Дворовые рассказывали, как он в одиночку расстрелял целую стаю бойцов на далекой разборке, как жестко себя вел на сходках, как четко умел обозначать взгляды правильных людей.

Кошмар прошел на кухню, сел за стол. Они с отцом закрыли дверь, принялись что-то неслышно раскладывать. Валерик увидел в своем окне черную машину, схватился за голову от удивления. «Опа-опа, какие дела начинаются. А дела начинаются явно: папа общается с важными людьми. Нет, папа не из серьезных, он работяга, но связи есть, и это дает предвкушение. Да ладно – дела, можно даже и без дел, можно просто вечером рассказать, кто сегодня в гости заезжал, и уже неплохо. Не поверят ведь! Не поверят, суки». Валерик засуетился, подскочил к кухонной двери, прислонился ухом, пытаясь расслышать происходящее.

Говорил в основном отец. Рассказывал про работу, про железную дорогу, про быт. Кошмар молча выслушивал, изредка вставляя поддерживающие фразы.

– Человеком ты вырос серьезным, Витя, не знаю, кем работаешь, но по тачке вижу, что крепко живешь. Бизнес делаешь?

– Типа того.

– Глянь на моего сынка. Валерик, иди сюда, – отец закричал.

У Валерика застучало сердце. Он выдержал паузу, чтобы не дать знать, что он стоит за дверью, затем вошел, растерянно взглянул на отца.

– Вот – хороший, трудолюбивый. Не получилось на железку устроить. Может, у тебя в бизнесе работа найдется? Я же бате твоему когда-то работку подогнал. Вот и ты приглядись, Витя. Зовут его Валера. Ну что смотришь так испуганно? Это Витя, знакомься, сын моего старого покойного друга.

От