– Смотри, что он сделал!

Ее мизинец – тот самый, на котором был изящный ноготь – все еще кровоточил и имел отнюдь не изящный вид какого-то огрызка.

– Что случилось? – спросила я.

– Он его порезал, вот что! – воскликнула она, жалобно захныкала и поведала мне наконец кошмарную историю.

Томас тайно завладел отцовскими щипчиками для ногтей. И как только мама ушла, принялся себя обкарнывать: резал ногти на руках, ногах, кромсал брови и ресницы. Поскольку занимался он этим за столом, где они завтракали, Эльвина взяла и унесла кукурузные хлопья в подвальный кабинет. Некоторое время спустя она сама уютно устроилась там в супер-пупер-мягком папином откидном кресле смотреть кабельный телеканал «Комеди-сентрал» – точнее даже, девочка его не смотрела, поскольку кресло это всегда оказывает на нее удивительное воздействие: сто́ит ей в него забраться – сразу клонит в сон. Вот она и задремала – не спала, а просто клевала носом в этом кресле, вполуха слушая телевизор, когда внезапно до нее донесся негромкий отрывистый звук, и Эльвина почувствовала легкое прикосновение к своему мизинцу. Открыла глаза: рядом стоит Томас с ухмылкой в километр шириной, а в руке у него – сантиметра полтора розового ноготка, который он только что у сестры отхватил. Это само по себе ужасно, но еще не всё. Вид изуродованного ногтя так ее потряс, что она судорожно дернула рукой и смахнула с журнального столика отцовский кубок, полученный за победу в соревнованиях по боулингу. Кубок упал и раскололся надвое. Но и на этом несчастья не закончились: рука ее ударилась об острый конец основания кубка, появился этот жуткий порез, захлестала кровь. Вот тут-то они и раскричались, а я их услышала.

Бо́льшую часть истории Эльвина рассказала мне уже в доме, куда я потащила ее, на ходу спрашивая, где ванная, где аптечка. Бэтмен семенил за нами, поминутно спрашивая: «Она до смерти кровью истечет?» – а потом совал руку сестры под струю воды и даже мазал ее неоспорином[25]. Я присела на край ванны. Порез оказался таким широким, что пришлось наклеивать бактерицидные лейкопластыри крест-накрест.

– Потом покажешь маме, – велела я, – наверное, она захочет, чтобы тебе сделали укол от столбняка.

Эльвина не ответила. Произнося свои инструкции, я на нее даже не смотрела, а теперь вот взглянула. У нее дрожала губа. По щеке катилась слеза – самая настоящая слезинка, какие текут, когда люди плачут. Девочка не сводила глаз со своего «обструганного» ногтя. Я встала и обняла ее. Думала, она оттолкнет меня, но она не оттолкнула. Бэтмен взирал на нас с изумлением.

– Ты ведь очень любила свой ноготок, да? – мягко спросила я.

Ее головка понуро упала мне на грудь. Я взглянула на Томаса.

– Бэтмен! – скомандовала я. – Иди-ка оденься.

Его как ветром сдуло.

Когда мы с Эльвиной шли обратно по коридору, мое внимание привлекло нечто не замеченное в суматохе, а именно картинка с оскаленной физиономией питбуля в две натуральных величины, прикрепленная к одной из дверей.

– Твоя комната?

– Ага.

– Не пригласишь зайти? – полюбопытствовала я.

Эльвина толчком распахнула дверь. Я вошла. Ходить пришлось, аккуратно ступая между картами из разбросанной колоды, кучками покерных фишек и даже хоккейной клюшкой. В углу валялся плюшевый мишка с одной ногой. Голова его тонула в шлеме футболиста[26]. К стене была приколота передовица из специально изготовленной шуточной газеты с заголовком:

Со спинки кровати свисали черные нунчаки. Никаких оборочек, рюшей и прочих нежностей, ничего девичьего. Ничего розового. Только… полка над изголовьем кровати забита куклами в ряд. Похоже, они высажены по возрасту – от самой юной на одном конце до самой взрослой на другом, от младенца до гламурной модели. Среди них было несколько Барби. Я сосчитала кукол – всего их оказалось одиннадцать. Видно, по одной на день рождения.

Я все глядела на этих кукол, пытаясь хоть как-то совместить их образ с образом девочки, которую, как мне казалось, уже начинала узнавать. Я безо всякого удивления встретила бы здесь Терминаторов, или Джи-Ай-Джо[27], или Халков. Но…

Я обернулась к Эльвине.

– Барби?

– А что, что-то не так? – огрызнулась она и тем самым закрыла тему.

Девочка достала из кармана свой полуторасантиметровый розовый ноготок, приставила его к тому, что осталось на мизинце, и пискнула: «Починить нельзя?»

– Посмотрим, – отозвалась я, – что-нибудь придумаем.

Она поглядела еще немного. Ее лицо посуровело. Эльвина швырнула «огрызок» на пол и растоптала:

– Да черт с ним. Мне плевать. – Она вынула из кармана еще один предмет, а именно перочинный ножик. Раскрыла его и начала скрести по поверхности ногтя. Блестящая «стружка» полетела во все стороны.

– Эй! – Я перехватила ее запястье и отняла нож. – Перестань.

– Мне плевать, – повторила Эльвина.

Она сняла с кроватной спинки нунчаки и щелкнула ими друг о друга. Затем уперла ноги в пол на манер каратиста и принялась размахивать своим снарядом в воздухе с криками: «Их-ха! Их-ха!» Тут как раз вернулся Томас, но, завидев бешено вертящиеся нунчаки, ретировался в коридор и буквально скатился вниз по лестнице. Я не могла не заподозрить, что ему не единожды приходилось служить объектом нунчаковой атаки.

Наблюдая за тем, как Эльвина вертится, делает выпады, клацает своим оружием, вопит: «Их-ха!» – как подскакивает на ее шее ухмыляющийся Винни-Пух, я вдруг почувствовала острый прилив жалости к ней. Наверное, мне в этот момент припомнились ужасные времена в старшей школе Майки, когда я танцевала и танцевала совсем одна.

Наконец девочка закончила «упражнение», в последний раз раскрутила нунчаки над головой, словно болу[28], и швырнула их в сторону дальней кроватной ножки. Попала. Они рывком обернулись вокруг столбика, замерли и повисли на нем.

– Здо́рово, – оценила я. – Ты ими пользуешься в жизни?

– Нет, – она явно солгала.

И притихла.

Потом пнула ногой клюшку. Та со звоном отлетела к стене. А Эльвина осталась стоять посреди комнаты, глядя на нее, – такая потерянная, словно забытая где-то на полпути между прошлым и будущим. Мне захотелось прижать ее к себе. Захотелось сказать: «Потерпи. Ты просто застряла сейчас на полпути от одной Эльвины к другой. Другая ждет тебя чуть впереди по календарю». Но я сказала другое: