Я остановилась и огляделась. Ближайшее ко мне растение помещалось в большом глиняном горшке черного цвета – на вид это была сероватая толстая колючая лиана, обвивавшая палку от метлы. Мне где-то по плечо. Я припомнила, что раньше я ее видела в доме, у окна в гостиной.

– Этот? – спрашиваю.

– Да. Моя гордость и мое счастье. Не повредите его!

Когда мы вернулись в дом, она заставила нас снять промокшую одежду и облачиться в халаты. У такого человека, как Бетти Лу, который все время проводит дома, естественно, масса халатов в шкафу. Пуся в своем выглядела так, словно ее целиком (кроме головы) заглотил какой-то синий пушистый хищник.

Хозяйка взахлеб рассказывала о том растении в горшке.

– Цветет он только ночью. Одной-единственной ночью в году. Пропустишь – и всё. Жди следующего года. Принадлежит к семейству кактусовых и изначально произрастал только в пустынях. Тут, в Пенсильвании, его не было. Цереус скучает по теплу, так что на зиму я беру его в дом. Сосед, мистер Левенталь, вносит и выносит его по моей просьбе.

Она с тоской посмотрела в окно.

– Мой лунный цереус, – вздохнула Бетти Лу. – У него чудесный запах. Ванильный такой. Опьяняющий. Приходится за что-нибудь держаться, а то можно в обморок упасть от аромата.

– Как это, что это значит? – не поняла Пуся.

– Это значит солнышко, что пахнет очень-очень хорошо, – ответила Бетти Лу и перевела на меня грустный взгляд. – Когда-то он был отрадой всей моей жизни. Теперь эта отрада – горькая.

Я догадалась, но все равно спросила:

– Почему?

Раздался новый вздох.

– Раньше я всегда понимала, когда он зацветет. Каждый день внимательно наблюдала за бутоном. – Она усмехнулась. – Хлопотала над ним, как мамаша над младенцем. И когда подходило время – «да, сегодня ночью!» – я звала соседей, мы все собирались на заднем дворе на закате, пили шампанское, ждали и следили за тем, как распускаются лепестки и воздух наполняется благоуханием. Просто стояли тихо-тихо, словно в церкви, и вдыхали его, стараясь навсегда запечатлеть в памяти это мимолетное зрелище. Иногда мы даже могли расслышать, как вокруг порхают мотыльки.

– Мотыльки? – переспросила я.

– О да. Очень много мотыльков. Они опыляют лунный цереус. Полагаю, мотыльки так же без ума от его аромата, как мы, люди. Или их привлекает белизна лепестков?

– Только одну ночь… – задумчиво произнесла я.

Бетти Лу кивнула:

– Только одну ночь. Лепестки поникают задолго до рассвета. Цветки гибнут…

Какое-то время мы молчали. Тишину нарушал только цокот – тыц-тыц – Корицыных коготков: Пуся держала ее за крошечные «ручки» и терпеливо обучала искусству танца.

– Забавно, – сказала в конце концов Бетти Лу. – Цереусу непременно нужно солнце, поэтому я и держу его на дальнем конце двора. А цветение он при этом дарит луне. Солнце не видит плода своих трудов.

– Берет от дня, отдает ночи, – эхом отозвалась я.

Она потрепала меня за руку:

– Отлично сказано. Тебе книги писать надо.

Она отошла к сетчатой двери. Дождь уже прекратился.

– Солнышко старается пробиться. – Она глубоко вдохнула и выдохнула. – Уф-ф… я все-таки не настолько безумна, чтобы отказываться от глотка свежего воздуха. Иди сюда, Старгерл.

Я подошла.

– Погляди на этот двор. Он такой скучный, тусклый, серый… Когда-то была такая реклама гамбургеров, там старушка говорила: «Где же тут мясо?» А я говорю: «Где же тут цветы?» – Она как-то жалко, по-сиротски покачала головой. – Ах, девочки, – обратилась она к нам троим, включая Корицу, – если б только вы видели мой сад до того, как я затворилась в четырех стенах. Просто выставка, а не сад, если мне позволено будет похвалиться. Я часто замечала, как прохожие останавливаются у заднего забора и любуются им. Но что может сад, – она отвернулась и закрыла дверь, – без садовника?

25 июля

Сегодня впереди себя, на тротуаре я вдруг заметила Арнольда. За ним, крадучись, следовали два маленьких мальчика. Один протянул руку, потянул его за подол бушлата, оба радостно завопили: «Попался!» – и убежали. У меня возникло чувство, будто я наблюдаю за представлением на сцене. Будто, если возвращаться сюда постоянно, день за днем в это время, можно увидеть то же самое. Мальчики бежали как раз на меня, и от испуга у них округлились глаза – во мне они признали взрослого, который сейчас их станет отчитывать. Не сговариваясь, они синхронно перебежали на другую сторону улицы, смеясь и тыча друг в друга пальцами: «Ты видел?!.. Ты видел?!»

Мне хотелось крикнуть им вслед: «Все в порядке, не волнуйтесь! Просто вы ведете себя, как обычные дети. А он – как обычный Арнольд! Так положено по сценарию!»

27 июля

Через Бридж-стрит протянули баннер. Кроваво-красный, с черными, слегка перекошенными буквами:

«Капля» – это научно-фантастический ужастик, снятый в 1950-х. Говорят, культовое кино. Какая-то его часть снималась у нас здесь, в кинотеатре «Колониальный». По этому случаю в городе каждый год устраивается так называемый Каплеваль. Без всяких королев и маршевых оркестров, конечно же. Днем в центре проходит нечто вроде благотворительного обеда с бесплатными угощениями: повара из «Голубой кометы» прямо на тротуаре жарят «каплебургеры». Но основные мероприятия приходятся на темное время суток. Публика идет в «Колониальный» в очередной раз смотреть «Каплю». В фойе не продаются ни попкорн, ни леденцы – вместо этого там открывает походную лавочку Марджи и раздает направо и налево «Каплекомки» – то есть большие куски выпеченного теста. У нее они получаются до жути красными благодаря пищевому красителю. Кинотеатр так заполняется, что люди сидят и в проходах, и это очень нервирует начальника пожарной охраны – по его распоряжению двери все время остаются открытыми, а перед большой палаткой у входа дежурит пожарная машина.

Ну вот. Потом показывают фильм. Капля – это на самом деле темно-красный инопланетный комок слизи, который попадает на Землю и начинает терроризировать один маленький городок. По мне, так похоже (хотя, как ты понимаешь, фильма-то я еще не видела) на какой-то Космический Желудок. Он просто скользит с места на место и обтекает собой встречных людей до такого состояния, что они оказываются внутри него, и Капля их переваривает. Мне сказали знающие люди, что выглядит это скорее забавно, чем отвратительно, потому что в 1958 году достаточно убедительных спецэффектов еще не изобрели. Только не надо говорить этого малышам в передних рядах, которые вопят так, что уши закладывает. Да и взрослые в предвкушении грядущего показа обсуждают и обсуждают друг с другом жуткие детали, так что и им наконец становится страшно. Собственно, все стремятся обрести нужный, подходящий настрой – ведь «Каплеваль» это в первую очередь реконструкция, переживание эффекта заново.