А мама?

Мама получила работу в библиотеке юридического факульета Нью-Йоркского университета в самом центре Гринвич-Виллидж. Много лет спустя, когда я был профессором на факультете политических наук, мы жили в этом районе в университетской квартире. Это был физический труд — мама расставляла по местам книги, которые возвращали читатели. И была очень довольна. Во-первых, постоянная работа, а значит и зарплата, а также медицинская страховка для них обоих. Во-вторых, возможность ходить по симпатичным окрестным кафешкам. Больше всего она любила кафе «Реджио», которое позже приглянулось Иосифу Бродскому, когда он поселился в Нью-Йорке. Я до сих пор охотно встречаюсь там с друзьями.

Все было бы хорошо, но она заболела раком легких. От диагноза до смерти прошло всего шесть месяцев. Из пятидесятилетней женщины мама превратилась в столетнюю старушку. Она постоянно принимала обезболивающие и очень страдала. Я присутствовал при ее смерти (поразительно, что и при смерти отца, почти двадцать лет спустя). Она была без сознания. Вдруг села на кровати и произнесла только одно слово: «Почему?»

Смерть матери менее чем через три года после приезда в Америку, в 1973 году, была единственным событием, которое подкосило отца. Не так он представлял себе свою жизнь, ведь мама была гораздо моложе, это был залог его счастья. Нерушимая основа и фундаментальная часть бытия.

Он сумел подняться?

Думаю, его спасли внуки. Когда, время от времени, ему удавалось обнять или поцеловать кого-нибудь из них без особого сопротивления, отец бывал на седьмом небе.

Мама похоронена в Польше?

В семейной могиле на Повонзках, рядом со своей матерью и другими членами бабушкиной семьи, о которых я ничего не знаю. Отец привез прах через год после маминой смерти, потому что при ряде обстоятельств людям, эмигрировавшим в 1968 году по еврейским документам, давали разрешение приехать в Польшу. Таким обстоятельством являлась, в частности, смерть близких.

У мамы есть также символическое место в могиле отца, похороненного на еврейском кладбище в Варшаве. Ее фамилия значится на могильной плите. А рядом — место для меня.

Ты заранее купил себе могилу?

Ты спрашиваешь, как это вышло? Случайно. Когда-то давно я встретил на улице Басю Торуньчик, только что похоронившую тетю или маму. И она вдруг говорит: «Я купила себе место на еврейском кладбище, очень дешево и прекрасная компания!» В самом деле, я пошел проверил, все было так, как она сказала, так что я тоже купил два места, для себя и для родителей.

Глава VI. Прыжок в историю

«На самом деле я ни на что не переключался»

Насколько быстро после отъезда за границу тебе удалось установить связь с друзьями, которые тоже решились эмигрировать?

По-разному. Не забывай, интернет еще не появился, а звонок за океан стоил бешеных денег. В сущности, оставались только письма. Они шли неделю туда и неделю обратно, но все-таки связь была.

Ты сохранил их?

К сожалению, я не сохранил даже писем своей матери, приехавшей в Америку через полгода после меня. Я был студентом, жил сегодняшним днем.

Фонд «Редут доброго имени — Польская лига против диффамации» — польская организация, занимающаяся, по словам ее основателей, «уточнением недостоверных сведений об истории Польши, особенно хода Второй мировой войны, участия в ней поляков, отношения поляков к евреям, на тему немецких концлагерей».

Александр Перский рассказал мне, что, когда после отъезда из Варшавы он оказался в Уппсале, его ждали сто долларов от тебя и эти деньги спасли ему жизнь.

Ну, раз Олек так говорит… Ты себе не представляешь, какое это было фантастическое чувство — у тебя вдруг есть какая-то сумма, которой можно поделиться с близкими людьми! Я получал в университете стипендию, двести долларов месяц. В моем тогдашнем представлении — астрономическая сумма! Второй такой поразительный момент, когда ты чувствуешь себя хозяином жизни, — это когда после многих лет отсутствия гражданства и документов ты наконец получаешь паспорт!

Адам Михник рассказывал, что благодаря твоей помощи он имел возможность в этот первый период после 1968 года печататься на Западе.

А это уже более длинная история. Адама постоянно арестовывали, и было ясно, что единственное, что может хоть как-то защитить человека, избравшего для себя такой жизненный путь, — это известность на Западе. В 1973 году Польша подписала Хельсинкскую декларацию[149], то есть теоретически обязалась уважать права человека, и это давало диссидентам какие-то гарантии. Однако нужно было позаботиться о том, чтобы о человеке узнали за границей.

Отсюда наши усилия — я говорю «наши», потому что на самом деле занималась этим главным образом Ирена, — направленные на то, чтобы познакомить с текстами Адама англоязычного читателя. Это было возможно, поскольку происходившее в Польше и описываемое Адамом формирование гражданского общества вызывало на Западе все больший интерес. В какой-то момент мы с Иреной стали редакторами серии о Восточной Европе в издательстве University of California Press и там опубликовали эссе Адама, книгу Керстен[150] о рождении системы власти в ПНР, исследование Яна Юзефа Липского[151] о Комитете защиты рабочих и многое другое.

Когда вы впервые встретились с Адамом после твоего отъезда из Польши?

В 1976 году в Париже. Я как раз получил американское гражданство и первый паспорт, с которым мог нормально путешествовать, а Адам приехал на Запад — он выступил в Париже на конференции, посвященной двадцатилетию октябрьских событий в Польше, с блестящим докладом «Новый эволюционизм». Это была научная основа начинавшихся в Польше процессов — Комитет защиты рабочих, независимые издательства, открытый протест против монополии ПОРП на распространение информации, общественная взаимопомощь. Наиболее лапидарно эту философию действий оппозиции выражает формула: «Не сжигайте комитеты, создавайте собственные» (для младшего поколения читателей поясню: «комитет» — это здание комитета партии). Ее приписывают Яцеку Куроню, но на самом деле автор — Адам.

Сегодня это, наверное, трудно понять, но если говорить о стратегии оппозиции, это был момент, сравнимый с коперниковским переворотом. Вместо того чтобы подавать петиции властям, требуя соблюдения законов, — как было, например, в случае «Письма 34-х» применительно к проблеме свободы слова и ограничения цензуры, — вести себя так, как будто мы свободные люди в свободной стране, то есть делать то, что разрешено законом, — например, организовать подпольное издательство «НОВА»! Кардиальное отличие, верно?

Таким образом, действия оппозиции были адресованы теперь не власти, а другим гражданам, и шаг за шагом начало формироваться гражданское общество. Менее чем пять лет спустя родилась «Солидарность». А еще через десять