стран. Если Германия, инициировавшая это преступление и более кого бы то ни было другого ответственная за уничтожение шести миллионов европейских евреев, может почерпнуть из столь катастрофического опыта что-то полезное — а именно понимание того, что толерантность и открытость Другому является тем, без чего невозможны основы демократии в собственной стране, — то польское общество (а также украинское, литовское и так далее) тем паче должно суметь сделать из этой трагедии какие-то конструктивные выводы. Для начала осознав, что отсылающие к эндеции и ОНР миазмы польского национализма, и прежде всего антисемитизм, внушили во время оккупации «значительной», по словам Яна Карского[188], части польского общества ощущение общности интересов с немецкой политикой преследования евреев и подтолкнули многих людей к преступлению. И возможно, самое время излечиться от антисемитизма раз и навсегда.

Глава VII. Чудовищное открытие

«Мысль о том, что польское общество периода оккупации было настроено агрессивно антисемитски и что отношение „значительной его части“ к евреям было с этой позицией как-то связано, оказалась в восьмидесятые годы совершенно неприемлема даже для лучшей части интеллигенции»

Твоя диссертация, как ты сам говорил, была посвящена польскому обществу периода немецкой оккупации. Эта и последующие публикации уже вели тебя к «Соседям», книге, ставшей поворотным пунктом в твоей карьере?

Говоря о войне и польском обществе под немецкой, а в следующей книге — под российской оккупацией, я сознательно избегал еврейской проблематики. Отчасти потому, что не знаю ни иврита, ни идиша, и считал, что не обладаю для этого необходимой квалификацией. Но дело прежде всего в другом: говоря тогда о польском обществе, я считал, что Холокост представляет собой некий особый феномен, остающийся вне польского опыта оккупации. Рассуждая так, я умножал стереотип, функционировавший в то время во всей европейской историографии. Подобным образом писали о французском или голландском обществе периода немецкой оккупации.

В свою очередь, когда я писал свою вторую книгу, «Экспорт революции. Советское порабощение Западной Украины и Западной Белоруссии», меня прежде всего интересовал процесс «советизации», то есть установления тоталитарного режима сталинского образца на территории Речи Посполитой, оккупированной СССР в 1939–1941 годы. Я задавался вопросом: какими методами примерно за полтора года — с октября 1939 года до июня 1941-го — власть превратила сельскохозяйственный и, так сказать, раннекапиталистический кусок Европы в общество советского типа? Речь шла о том, чтобы проанализировать этот процесс, и мне казалось, что опыт еврейского общества не играет здесь какой-то особой, специфической роли.

Свои первые книги ты писал, пользуясь материалами архивов Гуверовского института[189]?

Моя первая книга, опубликованная только на английском языке и написанная как диссертация, опиралась на архивные материалы, хранящиеся в Лондоне, в Польском институте и Музее генерала Сикорского[190], а также в Исследовательском институте подпольной Польши[191]. Я назвал ее «Польское общество под немецкой оккупацией — Генерал-губернаторство, 1939–1944». А в архивы Гувера я попал уже после написания диссертации, во второй половине семидесятых годов. Мы с Иреной работали там над двумя нашими книгами в 1980 году, после рождения сына. Томек был маленьким, ему не исполнилось еще и года, когда мы, воспользовавшись академическим отпуском, полученным в Йельском университете, поехали в Стэнфорд.

В Гуверовском институте очень много интересных архивных материалов, касающихся истории войн и революций ХХ века — польских, и не только. Там, например, массу времени провел Солженицын, работая над своими книгами о русской революции. В 1980 году я уже написал докторскую диссертацию и решил использовать обнаруженные ранее материалы по периоду 1939–1941 годов на восточном пограничье Польши, то есть под советской оккупацией. Там были целые коробки, еще не открытые, с материалами, собранными Историческим департаментом Армии генерала Андерса[192] и пролежавшими там бог знает сколько времени.

Работа в архивах сама по себе очень интересна. А тут я к тому же держал в руках бумаги, десятки лет не видевшие дневного света, ведь бóльшая часть этих материалов тогда еще не была разобрана и каталогизирована.

Этакая terra incognita.

Полная сюрпризов. При работе над монографией о судьбах польского общества в период советской оккупации я основывался на материалах Гуверовского архива, но также опрашивал свидетелей. Тогда еще были живы многие люди, помнившие это время. Я ездил в разные места, разговаривал с ними. Но у меня не было доступа к советским материалам той эпохи. Сейчас, при подготовке польского издания книги, я дополняю ее официальной советской документацией. Собирая ее, я в последние годы провел массу времени в московских, львовских и киевских архивах.

Используя материалы из архивов Гувера, ты написал еще одну книгу — «В сороковом нас Матушка в Сибирь сослали — Польша и Россия 1939–1942». Вместе с Иреной.

На самом деле мы написали, а точнее, обработали и издали два тома документов, связанных с опытом польских граждан, которые оказались в 1939 году под советской властью. Один том вышел только на английском языке и озаглавлен «Война глазами детей: советская оккупация Польши и депортации 1939–1941», второй том, который ты упомянула, издан по-польски. Источником послужили материалы, обнаруженные в Гуверовском институте, их предваряет обширное предисловие, посвященное природе советской оккупации.

Позволь, я коротко объясню, о каких исторических источниках идет речь. Это рассказы польских граждан, освобождавшихся из лагерей и из ссылки вглубь СССР, записанные группой сотрудников польского посольства в СССР и Военным историческим департаментом Польской армии на Востоке, то есть так называемой Армии Андерса. После того как летом 1941 года Гитлер напал на Советский Союз, СССР и Польша снова установили дипломатические отношения, и Сталин позволил создать польскую армию, которая позже была выведена из СССР через Иран и сражалась с немцами, — ее боевой путь включал, в частности, битву под Монтекассино. Организуя опеку над польскими гражданами, освобождаемыми из российских лагерей, польские власти хотели документировать методы установления советских порядков в 1939–1941 годах на занятых СССР территориях, а также разыскать тысячи пропавших людей, в том числе офицеров, в которых нуждалась армия (сегодня мы знаем, что поиски эти были напрасны — офицеры были убиты НКВД, в частности, в Катыни, но Советский Союз тогда в этом не признавался). Свидетельства собирались всеми возможными способами, в том числе проводились анкетирования. Эти материалы я нашел в архивах Гувера — малую их часть мы с Иреной и издали.

В англоязычный том вошли только школьные сочинения польских детей, освобожденных из советской ссылки. В польскоязычный — по объему гораздо более обширный — личные свидетельства как взрослых, так и детей.

Когда книга была готова, ты сразу послал ее