право не знать — я получил подобное приглашение еще в 1999 году, то есть до написания «Соседей», от университета в Виргинии — пре-красного, между прочим, вуза, — предложение возглавить кафедру истории Польши имени Тадеуша Костюшко. Я отказался, поскольку предпочитал остаться в Нью-Йорке.

А что это, мол, эссе? Ну что ж, если кто-то хотел таким образом дать понять, что книга лишена так называемого аппарата, то есть ссылок на источники (ведь жанр эссе этого не требует), значит, книгу он не читал и даже в руках не держал. Потому что даже бегло пролистав ее, легко убедиться, что на 115 небольших страниц приходится 139 ссылок. И текста в этих ссылках не меньше, если не боль-ше (учитывая, что они напечатаны петитом), чем в основной части.

Мне приходит в голову еще одна интерпретация подобных упреков — это неосознанно выраженный комплимент: книга хорошо читается. Марцин Куля[182], историк, видимо, тоже интуитивно это почувствовал, потому что в какой-то статье или интервью задал вопрос: а почему, собственно, мы должны упрекать автора в том, что он умеет писать?

Неплохо!

Раз уж мы об этом заговорили, я бы хотел рассказать еще об одной реакции на «Соседей», о которой мне стало тогда известно. 4 декабря 2000 года я получил длинное письмо от Детлефа Фелькена, главного редактора издательства C. H. Beck Verlag. На Франкфуртской книжной ярмарке Фелькен купил права на немецкое издание «Соседей». Он писал, что сам отредактирует немецкий перевод, затем извинялся за длинное послание — объяснял, что ему нужно разобраться в более широком контексте, который придется учитывать при издании этой книги в Германии.

Это письмо у тебя в руках?

Да, я хочу привести его текст. Вот что написал мне Фелькен: «Когда я получил Вашу рукопись по электронной почте, у меня было всего четыре дня на то, чтобы принять решение, — в такие условия литературные агенты теперь ставят издателей. Рукопись мне прислали без ссылок и указаний на архивные источники — только сам текст. За выходные я внимательно прочитал его и был под сильным впечатлением, однако без ссылок не мог оценить, насколько фундаментален Ваш research[183]. Конечно, я, как всегда, проверил то, что сумел, посоветовался с несколькими своими авторами, и все заверили меня, что Вы — один из лучших специалистов по истории этого периода…

Мы издали множество книг о III Рейхе и Холокосте, и я отлично понимаю, насколько осторожно следует обходиться с историей Едвабне в Германии. Когда я беседовал с представителем Princeton University Press, одним из моих аргументов в пользу того, что Ваша книга должна выйти именно у нас, являлось то, что мы — одно из лучших издательств в стране, публиковавшее, в частности, книги Саула Фридлендера[184], Фрица Штерна[185], Питера Гея[186], Гордона Крэга[187] и многих других. Потому что нужно следить, чтобы кто-нибудь не попытался использовать эту книгу в сомнительных целях. Она слишком важна.

Два существенных момента в связи с перспективой немецкого издания. Во-первых, должно быть абсолютно ясно, что автор ни в коей мере не пытается обелить Германию и снять с нее ответственность за Холокост. Вы где-то говорите, что в этот период немцы в Едвабне были хозяевами жизни и смерти. Вы пишете об этом лаконично, в нескольких словах, поскольку это и так очевидно. Но в немецком издании такого рода очевидные вещи должны быть выражены более ясно: что это геноцид внутри геноцида, развернутого нацистским правительством. Я говорю это, не только принимая во внимание рецензии, которые будут писать немецкие специалисты по Холокосту, но также потому, что не хочу, чтобы Ваша книга могла быть каким-либо образом использована немецкими правыми радикалами („вот видите, не одни мы…“). Возможно, целесообразно было бы предварить текст специальным предисловием для немецкого издания. [Здесь следует добавить, что Адам Михник написал к немецкому изданию очень резкое предисловие. — Я. Т. Г.] Немцы убили столько поляков — еврейского происхождения и нет, — что им очень трудно говорить о польском антисемитизме)».

Ты понимаешь, к чему я веду? Все это пишет немец, значимая фигура в среде интеллигенции, и он говорит, что ни в коем случае нельзя оспаривать немецкую ответственность и вину за Холокост! Посмотри, как драматически он заканчивает свое письмо:

«Совершенно необходимо, чтобы немецкая роль в этом преступлении была показана как можно более отчетливо… Если — принимая во внимание худшее, что могло бы случиться, — после немецкой публикации Вашей книги кто-то обнаружит, что какой-нибудь немецкий отряд находился в этот день в местечке или что немцы приняли в погроме более активное участие, чем Вы описываете, это будет катастрофа, которая погубит Вашу репутацию в Германии. Это будет выглядеть так, как будто мы пытаемся переложить немецкие преступления на плечи наших жертв. Кошмар, по масштабу сравнимый со скандалом вокруг Катыни. Если есть хоть малейшая вероятность, что немцы участвовали в этом преступлении больше, чем нам сейчас известно, Вы должны открыто об этом сказать».

Что ты чувствовал, читая это письмо?

Я был под большим впечатлением, хотя не впервые слышал четко изложенное мнение, так сказать, «официального немца» относительно немецкой ответственности за Холокост. Подобным образом выглядят сегодня беседы на эту тему с немецкой молодежью. Недавно я вел семинар в Берлинском университете, и студенты, прочитав «Соседей», сурово меня осудили, они были полны недоверия и требовали более активного участия немцев в этом преступлении.

Кстати, опасения Фелькена не оправдались. Книга в Германии прошла, в сущности, незамеченной. И уж совсем на полях отмечу, что все это в очередной раз свидетельствует о лицемерии пропаганды и исторической политики, осуществляемой партией «Право и Справедливость», — мол, Польша встает с колен в ответ на немецкие попытки свалить ответственность за Холокост на польское общество. Это просто чистой воды ложь.

Подожди, до Польши и «Права и Справедливости» мы еще дойдем.

Мы ведь вправе делать отступления…

Я хочу сказать, что укоренение в немецком обществе институтов либеральной демократии основано на полном и безоговорочном признании ответственности Германии за преступление Холокоста. И немцы это осознают. Поэтому в Германии о Холокосте говорят при каждом удобном случае; о Холокосте учат в школе; мест памяти, которые напоминают о Холокосте в публичном пространстве, великое множество. И это эксплицированное чувство ответственности за преступление, совершенное немцами во время Второй мировой войны, порождает сегодняшнюю благую готовность немецкого правительства и немецкого общества помогать беженцам, которые пытаются найти в Европе спасение от смертельной опасности у себя на родине.

Я думаю, что в этом заключается очень важный урок для обществ других европейских