У нас нет чувств друг к другу. Ночью мы лежим вместе в одной могиле, а потом преследуем друг друга днем. Мы играем в какие-то чувства и смотрим сквозь то, что не заслуживает внимания. Я никогда не делала ничего подобного.

И я сижу и терпеливо жду, что будет. Я разговариваю, гуляю, ем и сплю, безропотно ожидая последствий. Как что-то, чего вроде и нет, вообще может закончиться? Джордж говорит, что, если посмотреть на того, кого человек выбирает для «отношений», можно узнать, что этот человек думает о себе самом. Так что Харрисон – это то, что я о себе думаю. Нашу связь едва ли можно назвать отношениями, но я его выбрала. Я изучила все варианты и выбрала тот, который с наибольшей вероятностью уйдет. Никаких эмоциональных вложений. Никакой любви я не испытываю – только одержимость. Чтобы любить кого-то, он должен стоять смирно, мой же выбор всегда на бегу.

Я больше не могу об этом думать. У меня от этих мыслей болит голова. Мой мозг работает сверхурочно, пытаясь понять, систематизировать, дать определение, но все это ничего не значит. Не могу выразить это словами, потому что слова нельзя чувствовать. Думаю, если бы я могла дать название тому, что я чувствую, то оно бы ушло. Найти подходящее слово чувствам и повторять его снова и снова, пока оно не превратится в пустой звук.

Это старое доброе ощущение безнадежности. Это смутное чувство отчаяния; безнадежные попытки не потерять что-то, чего у тебя нет. Когда-нибудь нужно поблагодарить его за то, что научил меня быть такой несерьезной. Я понимаю, что у меня пока не очень хорошо получается, но при достаточном количестве времени я научилась бы вести себя так, как будто хочу быть где-то еще, а может, даже так, как будто я уже в другом месте. Я могу очаровать кого угодно, кроме него. Могу заставить петь птиц в душе любого, но не его. Трудно привлечь стервятников, если ты, конечно, не гниешь где-нибудь под полуденным солнцем. Несерьезно гниешь… Как легкомысленный труп.

Мне жаль, что это не Марк, хотя мог бы быть. Должен был быть. Может, это бы что-то значило. Может, и немного, но точно больше.

Это совсем невероятная история, но это моя единственная реальность. Я звоню друзьям, чтобы оживить те воспоминания и снова испытать те чувства, но, сколько бы мы ни говорили и как глубоко ни копали, кажется, я все равно не могу вернуться назад. Я не помню, каково мне было тогда. Важно решить, хорошо все это или плохо, но так как я всегда судила себя по чужим стандартам и мнениям, у меня нет своей собственной морали. Я всегда полагалась на доброту незнакомцев, знакомых, друзей, родственников и Теннесси Уильямса, которые видели меня насквозь. Но я вполне уверена, что, если бы у меня были какие-то принципы, то сейчас я бы просто всеми ими пренебрегла.

Подозреваю, что, что бы ни случилось, я все равно позволю этому чувству причинить мне боль. Съесть меня изнутри. Так было и так будет. Как всегда. Почему я так доступна? Почему я дарю себя людям, которые навсегда останутся и должны остаться мне чужими? Я всегда полагалась на жестокость незнакомцев, и теперь пора это прекратить. Я просто дура. Мне нужно отдохнуть от самой себя. В последнее время мне это не очень удается.

Кем ты хочешь, чтобы они тебя считали? Как ты думаешь, каким люди тебя видят? А может, ты не даешь им подойти поближе, чтобы тебя разглядеть. Ты сам решаешь за них. Думаешь, у тебя получается убедить людей, что ты такой, каким кажешься? Ты заставляешь их встретиться с тобой на твоей территории. Ты не помогаешь им. Ты даешь им буквально повеситься, и от этого тебе лучше, ты чувствуешь свою власть и значимость. У тебя есть способность отталкивать их, и они поддаются, ты даже можешь заставить их чувствовать себя нелепо или глупо – глупо от того, что поддались тебе. Ты хочешь им нравиться? Или ты один из тех, кого «не волнует, что думают люди»? Ты ведь не для них живешь, так какого черта тебя должно это волновать? Ты заставляешь их подойти поближе, а когда они подходят, наказываешь их своим самодовольством. Ничего, что выходило бы за рамки персонажа.

Вот бы ты любил сильнее, тогда бы я могла не так любить. (Не я.)

Как ты думаешь, что я к тебе чувствую и что о тебе думаю? Как ты думаешь, насколько я искушенная? Это не справедливый вопрос, потому что, очевидно, даже я не знаю, как на него ответить. Я переоценила себя. Я думала, что могу играть с большими ребятами. Со взрослыми. С теми, кто задает вопросы так, как будто уже знает ответы. С теми, кто никому не дарит самих себя как памятные сувениры.

Что со мной происходит? Что, черт возьми, я о себе думаю? Почему я так увлеклась тем, кто, если быть честной, мне безразличен и кому безразлична я? Да еще и женат?

Я должна разобраться раз и навсегда, почему я одержима недоступными мужчинами. Кажется, я только сейчас начала что-то понимать. После целой жизни в страшном неведении. Сначала были геи, о недоступности которых было заранее известно, так что я не смогла бы принимать все слишком близко к сердцу – но все равно принимала достаточно близко, чтобы почувствовать вкус. Вкус безразличия и скуки, как у домашнего сыра с послевкусием, напоминающим копченого окуня. И потом я словно не могла насытиться. И так и было (кажется). Как будто на закуску подавали недоступных молчаливых болванов, а потом принесли основное блюдо. Но теперь я наелась. Принесите счет. Официант!

Спасибо за чудесные времена. Спасибо, что так великодушно ничем не делились. Спасибо за то, что были змеей в траве, занозой в заднице, банным листом, ножом в спине, горькой редькой, мухой в варенье. Моим ахиллесовым сердцем. Которое захватил водоворот и повлек на дно в пучину, каждый раз уж точно в самый последний раз.

Мне нужно хоть чему-нибудь учиться на своих ошибках, вместо того чтобы ставить новый рекорд. Может, перестать дурачиться со всеми этими людьми и влюбиться в кресло. В нем будет все, чего я хочу, и даже меньше, потому что это мне и нужно. Меньше эмоций и интеллекта, меньше тепла, меньше одобрения, меньше терпения и меньше реакций. Чем меньше, тем веселее.

Кресла. Они всегда рядом, когда нужны, и, хотя они никуда не деваются и потому неизменно преданны, им все же удается оставаться отстраненными, уклончивыми и бесчувственными. Неподвижными и верными. Надежными и неутешительными. Таковы кресла. Нужно обставить свое сердце теплыми чувствами к предметам мебели.

А что касается людей – никогда не знаешь, чего от них ожидать. Может, они и не хотят причинять тебе боль. Может, ты им даже нравишься, и нет ничего хуже этого. Потому что, что еще можно дарить людям, которым ты нравишься, кроме неизбежного разочарования?

Очень опасно нравиться кому-то, потому что однажды он обнаружит, что ты не такой человек, каким он тебя считал. Все кончится тем, что однажды между вами останется только одно общее чувство, и это чувство неуважения и отвращения к тебе. Конечно, ты и до этого знала, как ты глупа и бесполезна, просто надеялась, что, если тихонько спрячешься у себя за спиной, он этого не заметит. Но однажды, когда стража уснет, ты покажешь ему себя настоящую. Вы оба увидите настоящую тебя. Увидите, как ты ведешь себя. И ты теряешься. Нет. Ты уже давно потерялась.