class="p1">– Ты один из мальчишек, переехавших к Исабель, – объявил он, наставив на меня сигарету и выпуская облако, которое тут же развеял ветер.

– Да, меня зовут Мануэль, – ответил я и протянул правую руку.

– Рамон Гарсиа Алькарас.

Я молча обменялся с ним рукопожатием, не зная, что еще сказать.

– Хочешь? – Он протянул мне пачку. Я неловко взял сигарету и, вспомнив отцовские слова, решил выкурить ее с шиком.

Рамон жил в комнате на верхнем этаже. В доме все знали, кто чем зарабатывает, – секреты здесь долго не хранились.

– Расскажешь свою историю? – спросил он, поднося зажигалку. Я резко вдохнул, закашлялся и несколько минут не мог остановиться, легкие и глотка горели огнем. Рамон рассмеялся. – Дурачок, мог бы предупредить, что никогда не курил.

В свои двадцать Рамон жил с матерью и бабушкой; его отец сидел в тюрьме за грабеж. Он работал в «Ла Пренсе» с пятнадцати лет – начал посыльным и со временем дорос до репортера.

– Мою историю?

– Да, расскажи, кто ты, где живешь, чем занимаешься.

Я несколько раз кашлянул, прикидывая, смогу ли сделать еще одну затяжку, чтобы успеть сочинить историю и при этом не выглядеть по-идиотски.

– Вначале все кашляют, – сказал Рамон. – Табак – это метафора жизни: он дорого обходится, вызывает головокружение, неприятен на вкус. Однако, как только втянешься, не сможешь бросить, он станет твоим товарищем, сообщником. Ты думаешь, что получаешь удовольствие, а правда в том, что он тебя убивает, как и жизнь. Лучшая затяжка – первая, возможно, и вторая. После третьей куришь только для того, чтобы докурить, потому что накрепко пристрастился. Первую затяжку делаешь ты, дальше сигарета вытягивает соки из тебя.

Пока он разглагольствовал, я с трудом докурил первую и, будто наплевав на его предостережения, взял из пачки еще одну.

– Настойчивый. Хорошо. Никогда не сдавайся, – проговорил Рамон, поднося зажигалку к моему лицу.

У меня очень сильно кружилась голова, но я больше не кашлял.

– Почему вы с братом живете с Исабель?

– Родители уехали в Веракрус и оставили нас с ней до своего возвращения, – выпустив дым, поспешно ответил я, чтобы избежать дальнейших расспросов.

– Помедленней, не вдыхай так глубоко, а то вырвет. Потихоньку. Тут все как в жизни: не глотай ее большими кусками. Заработаешь несварение.

Я кивнул и вдохнул осторожнее.

– Не верю, что твои родители уехали.

– Почему?

– Потому что профессия научила меня распознавать ложь.

– Я не лгу.

Я швырнул окурок на пол и сделал вид, что давлю его ботинком, чтобы не смотреть Рамону в глаза. Тот взглянул на часы и засобирался уходить.

– Нужно вернуться в редакцию, дежурю в ночную смену. – Он ободряюще похлопал меня по плечу и снова пожал руку. Затем взъерошил мне волосы и попрощался: – Увидимся позже, малыш.

Насквозь пропахший табаком, я застыл, где стоял, и с легким чувством головокружения смотрел, как Рамон прощается по пути с соседями. При каждом шаге он слегка подпрыгивал, словно в подошвах его туфель имелась невидимая пружина. Я хотел, чтобы этот парень стал моим другом.

11

Пятница, 6 сентября 1985 г.

7:03

Элена открывает глаза. Она проспала всю ночь. Шторы в комнате Игнасио задернуты, так что вокруг царит полумрак. Книга, лежавшая рядом, падает на пол и окончательно будит ее. Элена проводит рукой по простыням, словно хочет приласкать бывшего постояльца; минули буквально столетия с тех пор, как она вошла сюда прошлым вечером.

«Игнасио мертв», – говорит она себе, чтобы вернуться в реальность, которая обрушивается на нее, стоит включить настольную лампу. Элена торопливо встает и натягивает вчерашнюю одежду. Потом берет кое-какие вещи и выходит из комнаты со всеми красными тетрадями. В коридоре она смотрит в один и другой конец, опасаясь, как бы ее не заметили: привычка выработалась, пока Игнасио был жив и она не хотела, чтобы мать узнала об их отношениях. Вскоре Элена возвращается за коробкой, в которой он хранил папки, рукописи, письма и бумаги, намереваясь просмотреть их позже, подальше от взгляда Молоха, покоящегося на книжной полке. Они редко занимались любовью здесь: Элене казалось, что за ней наблюдают статуэтки, всюду сопровождавшие Суареса и составляющие предмет его гордости. У Игнасио была большая коллекция рисунков, картин, книг, фотографий идолов и демонов из преисподней; в гостинице он держал лишь малую их часть.

Элена вспоминает, как помогала Игнасио раскладывать вещи в тот день, когда он приехал в отель на полгода.

– С чего такой интерес к дьяволу? – спросила она, удивленная количеством его олицетворений.

– Мне нравится.

– Как это может нравиться? Он тебя не пугает?

– Нет, это просто образ, воплощение зла, практически автопортрет человеческой расы.

– Автопортрет?

Элена провела пальцем по фигурке Молоха.

– Людьми управляет страх; он всегда был нашим двигателем, нашим защитником.

– Страх?

– Да, Элена. Представь себе первобытного человека перед лицом всевозможных угроз, дикими зверями, хищниками с клыками и когтями… Без этого внутреннего звоночка мы бы исчезли. Страх – эмоция, отвечающая за сохранение вида. Известно ли тебе, кого мы, люди, боимся больше всего?

Элена неуверенно указала на фигурку сатаны.

– Нет. Мы боимся другого человека, поскольку знаем, на что мы способны. Демоны всего лишь образы, созданные одним человеком для господства над другим посредством запугивания. Люди обращаются к церкви скорее из страха перед адом, нежели из любви к Богу.

Она слушала Игнасио, не сводя глаз с фигурки размером не больше тридцати сантиметров, наполовину быка, наполовину человека.

– Но зло существует.

– Да, только у него лицо человека, а не демона.

* * *

Воспоминание об этой сцене меркнет, когда Элена открывает ящик стола и находит связку ключей на черном шнурке. Она кладет их в коробку и снова натыкается на демона.

– Нет, я не возьму тебя с собой. Никого из вас не возьму. Потом решу, что с вами делать.

Спрятав вещи Игнасио, как он велел, Элена торопливо принимает душ и погружается в работу.

* * *

Хосе Мария и Консуэло отошли от дел в гостинице, чтобы посвятить себя заботе о Соледад после ее возвращения из больницы, так что фактически семейный бизнес лег на плечи Элены. Взяв управление на себя, она начала вносить изменения: переделывала номера, переставляла мебель, расширяла ванные комнаты и бассейн. В ресторане увеличили количество столиков, заменили старые шторы и скатерти на более современные. Гостиницу закрыли на четыре месяца; армия рабочих, сантехников, каменщиков, плотников, электриков и садовников приходила и уходила, доставляя беспокойство Игнасио, который не позволял провести преобразования в своей комнате. «Сделаешь это, когда я съеду или умру», – заявил он Элене, не зная, что предрекает ближайшее будущее.