Закончив чтение, Корф «взглянул на государя. У него текли слезы…

– Очень хорошо, – сказал он, – переделывать тут, кажется, нечего»198.

Манифест публиковался в газетах, читался в церквях после служб, а также в дворянских клубах и прочих людных местах. При этом власть жестко контролировала и комментарии, и вообще рецепцию слушателей. Агенты III отделения записывали разговоры в людных местах и оформляли их в отчеты и доклады для администрации.

Судя по их содержанию, лучшей ожидаемой реакцией от читателей и слушателей царского манифеста опять же были слезы восторга перед царем и его действиями, их безусловное одобрение. Так, из секретного доклада одного из агентов (под номером 8) из Москвы мы узнаем, что слушатели плакали, – и агент проверял наличие слез других, едва сумев справиться с собственными:

Впечатление, произведенное Манифестом, возвестившим о смутах на западе Европы, были слезы восторженных русских чувств. Я приехал в Дворянский клуб в ту минуту, когда шел вопрос… «Да что ж вы поопоздали, вот один из членов прекрасно придумал, как столпились в газетной, что прочитал вслух»199.

Слыша это, сильно билось во мне приверженное сердце, я слезлив в радости, а совладал с моими глазами, чтоб с осторожною зоркостью видеть глаза других и у многих видел их влажными.

Можно предположить, что с начала «мрачного семилетия» государственно-ритуальная обязанность плакать полностью перешла к подданным.

Еще одна группа событий с участием Николая I неизменно включает в себя слезы участников и зрителей: это визиты царя в Москву (в марте-апреле 1849 года и августе 1851-го).

Слезы подданных в это время, кажется, вовсе становятся некрупной разменной монетой, скупиться на которую не стоит. Москвичи и в этот раз подтвердили имидж подданных, эксплицитно выражающих любовь к государю, что и было зарегистрировано (или, напротив, априорно прописано) авторами официозных репортажей.

В майской книжке «Москвитянина» 1849 года описывались «Торжественные празднества в новом Императорском Кремлевском Дворце», среди которых было «Освящение камня в воспоминание формирования лейб-гвардии Преображенского полка».

Это один из немногих примеров, когда слезы вызваны не семейно-народными событиями, а ритуалом, связанным с армией. Однако уместность слез здесь очевидна: Преображенский полк – «родоначальный полк… поставленный Императором Петром Великим, с Семеновским близнецом его, в постоянный щит Православия, Престола и Царства».

Более того, описание слез здесь представлено с некоторой военной эмоциональной скупостью: указывается число слез (две), и появлению каждой дается рациональное объяснение, тем самым – легитимация. Кроме того, слезы здесь даны в конструкциях без субъекта («почесть освятилась… слезой», «явилась… слеза»), и подобная официальная обезличенность также вводит их в официальный дискурс.

Возвратясь из Владимирской залы к середине фронта, Государь изволил скомандовать на караул; в это время 6 гренадер Дворцовой роты подняли и понесли мраморную плиту, для утверждения на место в стене с правой стороны залы к окнам от Москвы реки200.

Установка плиты сопровождалась «громом военной музыки» и была названа автором статьи «почестью первенцу русских полков», отданной Государем императором.

Эта почесть освятилась благодарственной слезой. Восклицания умолкли на мгновение; но снова раздалось ура! когда Императрица шествовала по фронту и поздравила преображенцев с благоволением монаршим.

Здесь Николай включил семью в общий военно-парадный сценарий – или, точнее, продемонстрировал военным свои семейные чувства и тем самым приблизил их к кругу семьи.

Прокомандовав почетное «на караул!», Государь Император подошел к Императрице, обнял Ее с любовью Любящего, потом поцеловал Брата Своего и Своего Сына Наследника (здесь сохранены прописные буквы подлинника. – С. В.).

Реакция зрителей – то есть уже участников действия – полностью соответствовала предполагаемому сценарию: «вторая слеза» теперь была замечена у всех.

Явилась вторая слеза на всех очах – слеза умиления. Обратясь к фронту, Государь благодарил отряд полка за его службу…201

Эти московские церемонии были одними из последних, в которых подразумевались слезы как ритуальное выражение сыновней преданности царю и как предельное выражение лучших эмоций религиозного и патриотического характера.

С началом Крымской войны найти описания слез по отношению к царю довольно сложно.

Можно предположить, что предельное выражение эмоций не может эксплуатироваться в ритуалах и перформансах слишком часто и долго; к тому же во время Крымской войны представлялось достаточно поводов уже не для ритуальных слез.

Символическим завершением царствования Николая I могут быть строки из стихотворения, написанного на его смерть (автор – «старший учитель русского языка и словесности, коллежский асессор Алексеев»):

…К Почившему пылает грудь любовью

За правые дела и суд.

Святая Русь, мешая слезы с кровью,

Сливает скорбь в святой сосуд202.

В следующем царствовании (по крайней мере, в первой его половине) официальные слезы вновь появляются, причем нередко их демонстрирует сам Александр II – в соответствии с иным царским сценарием.

Александр III (вполне ожидаемо) демонстрирует слезы так редко и мало, что им ведется счет. Так, во время коронации, перед входом в Успенский собор, «государь был охвачен всеобщим восторгом». Из глаз у него покатились «две крупные, горячие, признательные слезы» – «величайший дар, который получила Россия»203 (надо полагать, на каждый императорский глаз пришлось по одной слезе). Примечательно, что подданные в это время плачут тоже нечасто.

***

Слезы (точнее, их упоминание в документах) как часть властного ритуала представляют собой удобный материал для изучения истории эмоций. Эмоции как таковые сложно фиксировать («Сложность обусловлена тем, что эмоции часто невозможно выявить или подтвердить документально»204), отслеживание же упоминаний слез (рыданий, плача и т. п.) гораздо проще технически.

В этом случае очевиден и подход: он в наименьшей степени эссенциалистский и почти полностью социально-конструктивистский. Слезы во время проведения важных государственных событий с участием царской семьи вряд ли будут результатом внезапного неконтролируемого всплеска общечеловеческого чувства, и скорее всего – частью определенного «эмоционального режима», или «перформативом».

Софья Коломийцева

ПОЛКОВОДЦЫ ТОЖЕ ПЛАЧУТ

РАЗГОВОР О СЛЕЗАХ В ЖУРНАЛЕ ДЛЯ БУДУЩИХ ВОЕННЫХ

Начиная с 1836 года в Санкт-Петербурге выходил «Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений»205, просуществовавший вплоть до 1863 года. Создавался он по задумке великого князя Михаила Павловича, считавшего, что в корпусах слишком мало внимания уделяется духовному развитию юношей. Подготовкой проекта издания и представлением его императору Николаю I занимался Я. И. Ростовцев206.

Как можно понять из названия, журнал предназначался ученикам кадетских корпусов и иных заведений подобного толка, однако сфера его влияния была столь обширна,