class="p1">Только Юлия смотрела всё в окно:

— Где же он?…

Глава 25

Тщетно я скрываю сердца скорби люты,

Тщетно я спокойною кажусь:

Не могу спокойна быть я ни минуты,

Не могу, как много я ни тщусь.

Сердце тяжким сном, очи током слезным

Извлекают тайну муки сей:

Ты мое старанье сделал бесполезным:

Ты, о хищник вольности моей!

Ввергнута тобою я в сию злу долю,

Ты спокойный дух мой возмутил,

Ты мою свободу пременил в неволю,

Ты утехи в горесть обратил:

И к лютейшей муке ты, того не зная,

Может быть, вздыхаешь об иной;

Может быть, бесплодным пламенем сгорая,

Страждешь ею так, как я тобой.

Зреть тебя желаю, а узрев, мятуся

И боюсь, чтоб взор не изменил:

При тебе смущаюсь, без тебя крушуся,

Что не знаешь, сколько ты мне мил;

Стыд из сердца выгнать страсть мою стремится,

А любовь стремится выгнать стыд;

В сей жестокой брани мой рассудок тмится,

Сердце рвется, страждет и горит.

Так из муки в муку я себя ввергаю;

И хочу открыться, и стыжусь,

И не знаю прямо, я чего желаю,

Только знаю то, что я крушусь.

Знаю, что всеместно плена мысль тобою.

Вображает мне твой милый зрак;

Знаю, что, вспаленной страстию презлою,

Мне забыть тебя нельзя никак.*

Так и стоя у распахнутого окна, сёстры тихонько напевали. Тоску их душ наблюдали прокравшиеся под покровом ночи Гаспаро и Фабио. Они стояли под окном и смотрели на балкон рядом. Оба понимали без слов, как легко получится пробраться к девушкам, чтобы никто не заметил. Рядом стоящее дерево являлось сему подмогой.

Гаспаро сорвал с соседнего куста розу и залез по дереву на балкон, а там… притаился… Он заглянул через открытое окно в комнату, где сёстры сидели на кровати и пели. Махнув другу рукой следовать за ним, Гаспаро поспешил бросить в комнату розу и постучать в стекло. Радостные взгляды сестёр сразу обратились к нему.

— Милый мой, Гаспаро! — вымолвила с нежной любовью Юлия, бросившись к любимому в объятия.

— Тише…. родная, — крепко прижав к себе, тот выглянул за окно с надеждой увидеть друга, но стояла абсолютная тишина, а товарища будто и следа не было. — Фабио со мной… Но где же он?

— Фабио? — с надеждой вопросила Алёна, сложив руки в мольбе.

Она внутри себя уже обращалась к Господу с благодарностью о посланном счастье, но тревога взяла верх. Алёна вышла на балкон, осматривала всё вокруг, но Фабио не видела. Только ни она, ни сестра с Гаспаро не успели больше ничего сказать.

В дверь громогласно постучались и за ней послышался взволнованный голос отца:

— Доченьки? Голубушки? Знаю, не спите ещё!.. Прошу, откройте немедленно, слышите? Разговор имеется.

— Разговор? — смотрела с тревогой в глаза не менее встревоженного Гаспаро Юлия, а Алёна уже стояла у двери:

— Скорее! Прячься! — кивнула она Гаспаро.

Тот, не долго думая, залез под кровать и притаился. Тогда в комнату пропустили войти стучавшегося отца. Он встал на одном месте, оглядел медленным взглядом комнату и указал на выход:

— Прошу, милые мои, пройдёмте в кабинет? Мне следует вам нечто сообщить…

В считанные секунды спальня опустела, а дверь медленно закрылась. Гаспаро пролежал под кроватью ещё некоторое время будто чувствовал, что кто-то вернётся.

Стремительной скоростью вошедшие двое мужчин обнаружили его под кроватью и заставили предстать перед собой. Гаспаро нисколько не сопротивлялся, принимая участь, какой бы ни оказалась. Когда же его, со завязанными руками и ртом, пропустили сесть в карету, он увидел, что там уже сидит Фабио: так же связанный и удивлённо взирающий в ответ…

— Папенька, за что же их так? — вопросила Юлия, видя с сестрой из окна, как Гаспаро и Фабио увезли.

— Этих, так называемых моряков, проверяют… Проверят, кем являются на самом деле, а потом сообщат мне, — рассматривая какие-то бумаги на столе, у которого стоял, ответил Павел Александрович.

Выдержав паузу, поправив на своей одежде застёгнутый халат, он подошёл к дочерям и взглянул с грустной улыбкой:

— Я должен выяснить, кто они. Ответственен за ваше счастье, понимаете? Не позволю никому обмануть или устроить какую неприятность.

— Папенька, — в ответ вопросила Алёна. — А Вы давно знаете Анну Романовну, нашу воспитательницу?

— Анна Романовна Шатилова, как вам уже известно, приходится сестрою фрейлины императрицы Марии Фёдоровны, а так же, — смущённо улыбнувшись, чуть помолчал он и продолжил. — Моей единственно любимой женщиной.

— Как? — удивились сёстры вместе, и последовал ответ отца:

— Когда-нибудь вы узнаете всю правду, но любовь наша длится уж всю жизнь. А теперь пора спать, пора…

Со множеством вопросов сёстры покидали кабинет отца, уходя по своим спальням, чтобы как-то пережить тревожащую душу ночь…

* — E. А. Княжнина.

Глава 26

Попивая вино и поглядывая на полученное письмо, мужчина средних лет, работник канцелярии, куда привели Гаспаро и Фабио, сделал вид, что не хотелось бы ему прерываться от своей работы, но пришлось.

Он взглянул на стоящих со связанными руками, на охранников подле них так, будто является главной персоной и вот-вот объявит свой приговор. Только на лицах и тех, и других, не было никаких эмоций…

— Их допросили? — спросил тогда этот работник канцелярии у охранников, и один из них кивнул:

— Так точно! Сам Степан Иванович проверял!

— Что-то они не выглядят потрёпанными, — усомнился тот, а из-за ширмы, за которой видна была открытая в соседний кабинет дверь, вышел высокий статный мужчина в парике с длинными кудрями и тростью в руке.

Переставляя трость, он медленно вошёл, окинул быстро изучившим взглядом заключённых и обратился к работнику канцелярии:

— Голубчик, можете идти. Я сам продолжу беседу.

Очень быстро кабинет опустел, оставив Гаспаро и Фабио наедине с неизвестной и на вид очень важной персоной.

— Василий Петрович Марков, — ровным, мирным голосом, который действовал успокаивающе и настраивал на дружелюбие, представился господин перед друзьями. — Думаю, вы помните ещё недавнюю беседу с моим другом здесь. Его речь о скворцах была слишком загадочной, как мне показалось, но я остался тогда в стороне.

Он видел, как те удивлены происходящим и смотрят молчаливо с вопросом, а потому на лице сразу появилась улыбка:

— Да, знаю уже, кто такие… Итальянцы, значит… Спасли вас обоих однажды наши русские герои из плена, привезли в Россию. Уезжать вам, как оказывается, не захотелось. Интересно, почему?

— Служить России душа просит! — ступив на шаг вперёд, сообщил Гаспаро, а следом за ним и Фабио:

— Навечно преданны!

— Ишь, какие речи, —