Васильюшко было двадцеть лет.

Говорил-то Васильюшко таковы речи:

«Ты Гро́зён ты наш царь Иван Васильёвиць!

Уж ты вывёл ведь правдушку из Киёва;

30 Привезёшь ты изьменушку из чиста́ поля».

Розьсердилсэ Грозён царь Иван Васильёвиць

На своёго на чядышка на милого;

Приказал отьвезьти ёго во чисто́ полё

Да отсекци[427] ёго ведь как буйну голову,

35 Принести-то ёго голову на торе́лоцьки.

Отвели-то Васильюшка во чисто́ полё,

Шьтобы не видал Грозён царь Иван Васильёвиць.

Они при́брали поганого тотарина,

Шьто такой же ведь есь — Васильюшко сын Ивановиць,

40 Да отсекли у Васильюшка[428] буйну голову.

Да как поехал тут Грозён цярь Иван Васильёвиць,

Он поехал во то жо во чисто́ полё,

Да привёз он ведь Марьюшку Верблюковну,

Ише взял он за себя да обвинцялсэ.

45 Да у Марьюшки была-то да как родна́ сёстра.

Называлась она да муськи́м имено́м —

Кострюко́м Мастрюко́м сыном Ивановым;

Захотела она-то да как боротисе,

Да искала себе она поединшика;

50 Да нехто против ей да как не вы́скивалсэ.

Она много згубила народу-ту православного.

Да спокаелсэ Грозной царь Иван Васильёвиць,

А шьто взял-то ведь Марьюшку Верблюковну;

Он ведь спомнил наказ своей жоны благочесли́выя;

55 Пожалел тогды своего-та чяда милого

Ише на́ имя Васильюшка Иванова.

Да выходит тогды Потанюшка де Хроменькой.

Ише сам ведь говорил он таковы речи:

«Уж ты вой еси, Грозён царь Иван Васильёвичь!

60 Уж ты как мне прикажошь с ей поборотисе?»

Говорил-то Грозён царь Иван Васильёвичь:

«Уж ты вой еси, Потанюшка ты Хроменькой!

А борись-ко-се, Потанюшка, как Бох поможет тебе».

Да схватилсэ с Кострюко́м сыном Ивановым.

65 Он из платьиця-та ей да как повылупил

Да хребётну-ту костоцьку повыломил;

А упала Кострюк Мастрюк на сыру земьлю.

Тогды увидял Потанюшка ведь Хроменькой,

Шьто не мужик-то ведь есь, да как ведь водитьце.

70 Да со-с того со стыду она со великого

Затянулась она-то да под крылечюшко,

Ише где-ко собаки-ти как приносятце.

Росьсердиласе ее́-то сестра милая

Ише на́ имя-то Марья Верблюковна;

75 Побежала она ведь в задьню горьницю,

Надевала свою шляпу богатырьскую:

Ей подделали в шляпу-ту ведь ку́тило,[429]

Да надела на свою-ту буйну голову, —

Ише шляпа-та была да равно тридцеть пуд;

80 Ише тут она да закололасе.

Ише зра́довалсэ Грозён царь Иван Васильёвичь,

Ишше сам он говорил-то таковы речи:

«Охте-те-мни-чки-то мне тошнёхонько!

Уходил я своёго-то чяда милого

85 Ише на́ имя Васильюшка Ивановичя!»

Привели к ёму Васильюшка Иванова,

Ише сами говорили да таковы речи:

«Ты Грозён ты наш Иван Васильёвиць!

Мы отсекли у тотарина буйну голову,

90 Принесли тогды к тебе-ка на торелочьки;

Пожалели мы Васильюшка Иванова».

———

Федор Парфенович Седунов

VIII. Федор Парфенович Седуно́в, грамотный старик лет 60, любитель покурить и выпить. Читать и писать он выучился у матери, а старины перенял от отца, считавшегося замечательным сказателем. Поет он сильным, приятным голосом, отчеканивая каждое слово; последняя особенность его пения, может быть, объясняется тем, что в прежнее время он певал в церкви, на клиросе. Кроме предлагаемой здесь былины, он поет еще несколько старин, например, «Сорок калик со каликою», но не ручается за то, что знает их до конца.

107. ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА ИЛЬИ МУРОМЦА

Нам не дорого не злато да чисто се́ребро,

Дорога наша любовь да молодецкая:

Да как злато-то, се́ребро минуитца,

Дорога наша любовь не позабудитца,

5 Да как перьва поездка да Ильи Муромца

От славного города от Мурома

Ко славному городу ко Киеву.

Он уздаёт, седлает да коня доброго:

Ён кладёт седёлышко черкальское,

10 Да посте́гивал подпружинки толковы,

Да засте́гивал пряжечки чиста золота,

А брал с собой меч да саблю вострую

И брал-то копьё да борзомерное,

Он приковывал ко стремени булатному, —

15 Не отковывать от города от Мурома

Да до славного города до Киева.

Ле́кко, скоро скакал да на добра́ коня.

А как видели бога́тыря — сряжаитце,

Да не видели поездки богатырския;

20 Только видели — в чисто́м поли курева́ столбом.

Ён выехал на́ шо́ломя окатисто,

Да здрил-то, смотрел на все четыре сто́роны.

Да со западну видел со стороночку:

Да не грозна туча поднимаитце,

25 А стояла-то там сила неверная,

Под славным-то городом под Чи́женцём.

Говорит-то сударь да Илья Муромець:

«Да прости миня Бох да в таковом греху!

Я клал-то ведь заповедь великую

30 Да на ту же на меч да саблю вострую,

Да на то же копъё да бурзомерное;

А тепере мне сабля да нужно-надобно».

Отпадала-то сабля от стремени булатного;

Он берёт-то саблю да во белы́ руки,

35 Сам поехал во ту силу неверную.

Он рукою махнул, дак лежит улицёй,

Да в другу[430] махнёт, дак — переулками.

Он пресек-то ведь всю силу неверную,

Сам поехал-то в город Малой Чиженец

40 Да ко тим мужикам да мало-чиженцям.

Говорят мужики да мало-чиженци:

«Уж ты вой еси, уда́лой доброй молодець!

Уж ты хошь ли у нас да царём царить,

Уж ты хошь ли у нас да седоко́м сидеть?»

45 Отвечат им восударь да Илья Муромець:

«Не хочу я у вас да не царём царить,

Не царём я царить, не седоком сидеть.

Вы скажите мне про дорожку прямоезжую,

Да куда-то ездить в красён Киев-град».

50 Говорят мужики да по второй након,

Говорят-то они да по трете́й након.

«Не хочу я у вас ведь не царём царить,

Не хочу я у вас не седоком сидеть.

Вы скажите мне про дорожку прямоезжую,

55 Шьто куда-к ли мне ехать да в красён Киев-град». —

«Уж ты вой еси, уда́лой доброй молодець!

Да